ВМЕСТО ПРОГРАММНОЙ СТАТЬИ
Обычно принято открывать новый журнал
программной статьей, — своего рода векселем,
который выдает редакция читателям. Мы
отступаем от этого правила. Отступаем не
потому, что у нас нет программы, не потому,
что нам не ясны цели, к которым мы стремимся,
не потому, что боимся выдать вексель
без достаточного обеспечения. Нет, мы твердо
знаем, чего мы хотим, куда надо идти. У
нас есть неисчерпаемый золотой запас полновесной
звонкой монеты. Но мы, к сожалению,
еще не знаем, когда сможем оплатить
выдаваемый вексель, когда на открытом
литературном рынке получит право хождения
Слово Правды. Мы верим, что это будет,
и будет скоро, но от выдачи векселя воздерживаемся,
дабы не быть обвиненными в банкротстве.
Однако, это не значит, что мы наглухо
закроем сундуки с нашим золотым запасом.
Наоборот, мы будем всегда держать
их открытыми, наготове, чтобы при каждом
удобном случае бросите пригоршню монет
на литературный прилавок. И знаем, что их
звон будет услышан всеми теми, о ком сказано:
«имеющий уши да слышит». Такое положение,
в настоящей обстановке, даст нам
полное творческое удовлетворение.
На этом, собственно говоря, можно было
бы и закончить наше обращение к читателям,
но последнее время нам часто приходилось
слышать один и тот же вопрос: почему вы
выбрали для журнала такое название? Мы
не беремся ответить на него прямо, но хотели
бы поделиться с читателями, по этому
поводу, некоторыми мыслями.
«Есть грань в душе ... »
Забытая книга забытого автора.
Когда то наши прабабушки с волнением
перелистывали ее страницы, вместе с героиней
страдали, ужасались коварству злодея
и обожали молодого белокурого красавцагероя.
И, погасив свечи, долго еще не смыкали
глаз, находясь во власти грез, навеянных
романом.
Многое изменилось с тех пор, к худшему,
к лучшему — сказать трудно. И герои этих
старинных романов кажутся нам сегодня
картонными, страсти их — бесцветными,
страдания — безбольными, слезы — пресными,
ужасы — нестрашными. Как на картине
ремесленника, — на ней останавливался
взгляд тогда, когда краски еще были свежи,
а теперь, когда краски поблекли — безразлично
скользит мимо.
Такова судьба каждого
литературного
произведения, если его автор только скользил
по поверхности современной ему жизни,
не пытаясь проникнуть в ее глубины; угождал
вкусам «владык» и «черни», отказываясь
от художественной правды; служил земным
кумирам, ложным и преходящим, а не Вечному;
если он был ремесленником, а не творцом.
Но настоящий талант, втиснутый в эти убогие
рамки, неизбежно вырвется из них и
тогда яркие краски вдруг заиграют на его
патитре и он запечатлеет незабываемые образы;
но миг проходит, ремесленник побеждает
художника, услужливость — служение,
и навсегда запечатленная яркость теряется
в сплошной серости остальных страниц.
Такие книги трудно читать. Современные—
досадно, а старые — скучно. И когда приходится
делать это по необходимости, то как
радостно находить страницы, на которых
запечатлен этот момент творческой свободы
таланта.
„В кабинете был полумрак. Тяжелые бархатные
портьеры, низко склонившиеся к окнам
густые ветви, казалось, надежно защищали
комнату от яркого света заходящего
солнца. Но какой-то упрямый луч пробился
сквозь листву, проник в щелку портьеры и
потонул в старинной хрустальной вазе, стоявшей
на столе с букетом темно-красных, почти
черных, роз. И мгновенно зажглись радужными
огнями ее грани, расцветились непередаваемыми
красками. И яркость этих граней
оттеняли другие, тусклые, не обласканные
лучом, казалось, потемневшие от этого, грани.
Стр.3