УДК 168.522
DOI: 10.18698/2306-8477-2022-1-759
Постмодернистская антропология:
по ту сторону бессознательного
© А.С. Антипина, В.А. Нехамкин, Г.В. Черногорцева
МГТУ им. Н.Э. Баумана, Москва, 105005, Россия
Продемонстрирована специфика постмодернистской критики метафизики в соотнесении
с фундаментальной онтологией М. Хайдеггера. Категория бессознательного
рассмотрена как базовая стратегия гуманитарного знания — психологии,
социально-экономической теории, лингвистики. В контексте критики теории
репрезентации представлен постмодернистский анализ марксизма, фрейдизма и
структурной лингвистики. Сделан вывод о возможности нетривиального обоснования
специфики социально-философской предметности в рамках постмодернизма.
Ключевые слова: постмодернизм, социальная философия, теория репрезентации,
бессознательное, сакральная социология, шизоанализ
«Антропологический сон» философии. М. Фуко определяет
классическую эпистему (конфигурация знания XVII–XVIII вв.) как
«эпоху Представления»: развертывание природы здесь санкционируется
мышлением — бытие обнаруживается только в представлении.
Сходным образом М. Хайдеггер, рассуждая о новоевропейской метафизике,
описывает ее через «представленность сущего» как попытку
нарисовать «картину мира»: «Картина мира, сущностно понятая,
означает, таким образом, не картину, изображающую мир, а мир, понятый
в смысле такой картины... Бытие сущего ищут и находят в
представленности сущего» [1, с. 49]. Истолкованное таким образом
бытие нуждается в «субъекте» — репрезентанте сущего. Познающий
субъект есть тот, кому в силу методической правильности производимого
им установления в принципе доступна «истина бытия». Переход
от cogito к sum осуществляется поэтому в свете очевидности:
«мир, постигнутый как образ»/«эпистема Представления» и есть сочленение
того, что себе представляют, и того, что существует. Именно
это Хайдеггер называет «новоевропейской метафизической уверенностью»,
начало которой положил Р. Декарт. Согласно Хайдеггеру, Декарт
не создал антропологию, но именно он сделал ее возможной:
«С истолкованием человека как субъекта Декарт создает метафизическую
предпосылку для будущей антропологии всех видов и направлений»
[1, с. 54]. Начатое Декартом завершил И. Кант: обоснование
метафизики стало вопрошанием о человеке, т. е. антропологией.
Гуманитарный вестник # 1·2022
1
Стр.1
А.С. Антипина, В.А. Нехамкин, Г.В. Черногорцева
Отныне всякое «Что я могу знать?» будет служить главному вопросу:
«Что такое человек?». Эпистема Представления, некогда довольствующаяся
«субъектом», учреждает «человека»: теперь он не только
познает, но и служит обоснованием всякого познания, задает ему
пределы и границы. Именно это Фуко называет эмпирикокритическим
удвоением: «Докритический анализ того, что есть человек
по своей сути, становится аналитикой того, что вообще может
быть дано человеческому опыту» [2, с. 362]. Антропология отныне не
только ищет истину о человеке, но и притязает на разрешение вопроса
о том, что может значить истина вообще. Гуманитарные науки поэтому
претендуют как на обоснование негуманитарных дисциплин,
так и на разрешение проблем, ранее считавшихся философскими.
«И только одного не может антропология. Она не может преодолеть
Декарта или хотя бы взбунтоваться против него: ибо как следствие
может восстать против своей причины, против основы, на которой
оно стоит?» [1, с. 55]. Отсюда неприятие Хайдеггером сартровского
«существование предшествует сущности»: экзистенциализм не
менее метафизичен, чем всякий другой «гуманизм». Перевернутый
метафизический тезис так и остается метафизическим тезисом. Это
верно по отношению к любому гуманитарному знанию, как его обосновывает
Фуко: акцент смещается с cogito на способ его бытия, последний,
однако, ни в коей мере не подрывает примата «Представления».
«Квазитрансцендентальный путь», путь сведения человеческого
сознания к его «первоусловиям» — такова, по мнению Фуко,
стратегия всех гуманитарных дисциплин. Именно поэтому «бессознательное»
— объяснительная модель не только психологии, но и
социальной теории и лингвистики: «Проблема бессознательного…
это не просто одна из внутренних проблем гуманитарных наук,
на которую они случайно натыкаются на своих путях: это проблема,
которая в конечном счете сопротяжена со всем их существованием»
[2, с. 383]. Распрощавшись с метафизическим постулатом прозрачного
и самотождественного Я, гуманитарные науки поспешили представить
его как зависимое от неких скрытых механизмов — будь то
психологические или экономические детерминанты, — при этом всецело
оставаясь в рамках мыслительной конфигурации Представления.
Таким образом, пробуждение философии есть «смерть человека».
«Рассеивание как новая манера быть» [3, с. 24] — именно в этом
исчерпании возможна теперь философская антропология, которая, не
будучи проникнута пафосом самодержавного Я, вместе с тем не растворяет
человеческую идентичность в «бессознательном» ее измерении.
Таким образом, можно утверждать, что «возврат начала философии»,
о котором пишет Фуко, есть «смерть человека» в смысле необходимости
выйти за рамки конфигурации Представления — «мира,
2
Гуманитарный вестник # 1·2022
Стр.2
Постмодернистская антропология: по ту сторону бессознательного
постигнутого как образ», если воспользоваться терминологией
Хайдеггера. «Эту задачу мы понимаем как проводимую по путеводной
нити бытийного вопроса деструкцию наследованного состава античной
онтологии до исходного опыта, в каком были добыты первые
и с тех пор ведущие определения бытия» [4, с. 22]. Преодоление метафизики,
внутри которой всякое вопрошание о человеке с неизбежностью
есть «гуманизм», по мысли немецкого философа, должно
вернуть человеку статус «поэтического жителя». Проживать поэтически
означает быть затронутым близостью сути вещей, пребывать в кругу
непотаенного, т. е. Бытия. Постмодернисты лишь отчасти согласны
с Хайдеггером. Способ бытия языка, определяющий конфигурацию
эпистемы, ближайшим образом влияет на статус Человека. «Вопрошание
о том, что же такое язык в его бытии, — считает Фуко, — возобновляется
здесь во всей его настоятельности» [2, с. 400]. Однако само
«поэтическое проживание» французский философ видит иначе:
«…достигая вершины всякой возможной речи, человек пребывает
вовсе не в глубь себя, но, напротив, к краю того, что его ограничивает,
в ту область, где рыщет смерть, где угасает мысль, где бесконечно
ускользает обетованное первоначало» [2, с. 401].
Полагаем, именно разграничение хайдеггеровской и постмодернистской
стратегий критики метафизики дает наиболее адекватное
представление о специфике собственно постмодернизма. Первоначалу
как тому, что постоянно возобновляется, повтору, «возврату всегда-уже-начавшегося»,
феноменологической деструкции как «редукции
к смыслу» будет противостоять постмодернистская деконструкция,
призванная редуцировать сам «Смысл» [5].
По ту сторону «бессознательного». Далее в контексте критики
теории Представления обратимся непосредственно к анализу категории
бессознательного в постмодернизме. Здесь это не понятие психоаналитической
теории З. Фрейда, а главная стратегия гуманитарного
знания — психологии, социально-экономической теории, лингвистики.
И именно марксизм, фрейдизм и структурная лингвистика станут
основными объектами постмодернистской критики. Разоблачению
сознания они противопоставят попытку «перешагнуть через представление».
«В той области, где представление остается как бы приостановленным
где-то на своем рубеже, открытым на замкнутость
конечного человеческого бытия, прорисовываются три образа, посредством
которых жизнь с ее функциями и ее нормами находит свое
обоснование в безмолвном повторе Смерти, конфликты и правила —
в обнаженной открытости Желания, а значения и системы — в языке,
который является одновременно Законом» [2, с. 392, 393]. «Язык во
всей своей наготе», «желание в его первозданной неукротимости»,
«смерть, подавляющая всякое функционирование психики», — все
Гуманитарный вестник # 1·2022
3
Стр.3