Можайская Цветными карандашами Муза дальних странствий — частый гость Юрия Иваска. <...> Впрочем, это единственное, что роднит Иваска с Гумилевым; его «поэтические координаты» другие: Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Николай Заболоцкий. <...> И видит Иваск иначе, смотрит на мир другими глазами, чем певец капитанов и конквистадоров. <...> У Иваска на вооружении не пистолет и не меч, а кисть живописца или •— лучше сказать •— цветные карандаши для дорожного альбома. <...> Впервые в русской поэзии отразились Мексика, современная Греция, по-новому отразился Афон. <...> Как видит Иваск мир, об этом можно поведать примером. <...> В Равенне, неповторимой византо-италийской Равенне в разные времена побывали А. <...> Могила Данте, его неразделенная любовь к изгнавшей его Флоренции, да еще то, что «злая тень чужого самолета/ свои круги над городом чертит». <...> У Кленовского Равенна это прежде всего фон: . <...> Базилики, могила Данте, пыльные остатки городской стены — все это лишь подразумевается). <...> «Безмолвны гробовые залы,/ Тенист и хладен их порог,/ Чтоб черный взор блаженной Галлы' Проснувшись, камня не прожег. <...> / Военной брани и обиды/ Забыт и стерт кровавый след,/ Чтобы воскресший глас Плакиды/ Не пел страстей протекших лет». <...> Вашингтон 1967 № 67 ГРАН И позицию, и набросать в свой дорожный альбом: РАВЕННА В своем розарии на плоской крыше / Всегда готова милая старушка / Бельишко кой-какое постирать. <...> Старушку я в розарии оставил; / Уже свое ты совершила благо, / Белье озонное впитало свет. <...> Трехстишья, косвенно напоминающие бессмертные терцины «Комедии» — вот едва проступающий, неназванный, непоказанный профиль Данте. <...> Но зато замечена и отмечена янтарность «Сан Витале» или «Крещальни Православных», а всё начинается и всё кончается образом милой старушки, готовой постирать в своем розарии бельишко: она бессмертна, потому что стирала бельишко еще солдатам Теодориха, а когда по улицам проносили гроб с телом Данте, то стояла в толпе и истово крестила украдкой гроб <...>