Глядит в пустые руки Бога, Грустит прохожий человек. <...> Грустит и верит в Божьи руки И даже в Божью пустоту. <...> Судя по всему, эти две тоненькие книжки — это выжимка написанного не менее, чем за три десятка лет. <...> При всей легкости фактуры, при всей воздушности линий, много и светотени, и пастозное™, много и глубины тонов. <...> Пусть читатели сами прочтут эти две книжки. <...> Они — редкое явление не только в зарубежье, но и вообще в русской поэзии последнего десятилетия. <...> Борис Филиппов «РЫВОК» Мне трудно быть холодным рецензентом книги Эдуарда Кузнецова: перед глазами — не книга, а человек. <...> Его «дневники», прошедшие через тайники тюремных камер и бесчисленные лагерные «шмоны», настолько передают натуру автора, что я так ясно вижу за строчками его твердые и напряженно думающие глаза, так ясно слышу его спокойный голос. <...> 370 БИБЛИОГРАФИЯ Есть у Есенина такая строчка: «Только в скупости чувства греются. <...> » Вот так у Эдика в скупости внешних чувств всегда слышалось напряжение внутренней страсти борца, несдающегося бойца. <...> Читая его «Дневники», я вспоминаю, как в 1961 году в Дубровлаге появилась троица новичков: Эдик Кузнецов, Владимир Осипов и Илья Бокштейн. <...> Это они провели еще в 1961 году нашумевшую в мире манифестацию на площади Маяковского в Москве* — отдали себя на казнь ради того, чтобы будить чувство человеческого достоинства в людях, подавленных сатанинским режимом демагогии, жестокости и лжи. <...> Эдик сразу попал в нашем лагере в компанию интеллектуалов, поэтов и. штрафников: эти понятия слитны в тюрьмах СССР. <...> В книге видишь зрело мыслящего человека, старающегося как бы со стороны увидеть периоды жизни, через которые он проходит: отчаяние бесправного советского гражданина, стремящегося легально выехать из страны ненавистного режима; опытного лагерника, готовящего захват самолета и побег из СССР; подследственного, борющегося с органами принуждения и защищающего товарищей и жену — Сильву Залмансон, сидящую тут же, рядом <...>