Проза поэта Книжка начинается с объявления: «Я никогда ничего не писал в прозе*. <...> Человек, никогда не писавший прозой, не знакомый с ее секретами, с алхимией слова (поэзию я определил бы иначе), не мог бы создать эту книгу. <...> Проза не есть речь, лишенная ритма, рифм, красивых бессмыслиц и прочих атрибутов стихотворного искусства; проза - это особая стихия, и вот почему поэту должно быть очень трудно писать «просто так». <...> Поэты дышат жабрами, у них нет длинного дыхания, и в прозе они должны чувствовать себя, как рыбы на прилавке: дватри взмаха плавниками-н конец. <...> «Спасенная книга» Льва Друскина (названная так потому, что рукопись была похищена КГБ и спасена каким-то чудом) снабжена подзаголовком «Воспоминания ленинградского поэта», но это не мемуары в обычном смысле слова и не просто дебют поэта в непривычном для него жанре. <...> На самом деле перед нами - прозаик, умный и тонкий, обладающий абсолютным чувством стиля, умеющий повернуть фразу, говоря словами Бабеля, один раз, а не два раза, и поставить точку на предпоследнем слове. языка мы не читали уже Бог знает сколько лет. <...> Мы привезли с собой в эмиграцию больной язык - отечный, обрюзгший, на котором полуночные возлияния в дружеском кругу, бесконечные словопрения, кружковые вкусы и полуподпольная среда оставили свой след; язык, для которого придумано особое название: трёп, - верное отражение недисциплинированной мысли. <...> И можно представить себе, какой вид и объем приобрел бы под пером представителя этой словесности уникальный жизненный материал, каким располагал автор «Спасенной книги». <...> Исповедальный настрой стал господствующим в литературе русской эмифации. <...> » Приятель, с Друскиным на руках, спасается бегством, оба помирают со смеху. <...> И вдруг директор, увидев, как парализованного мальчика впихивают на заднее сиденье, останавливается, как вкопанный, и молча бредет обратно. <...> Этот мимолетный эпизод теряется среди множества других, юность, война, эвакуация, страшные <...>