Константин ИСУПОВ БАХТИН АКАДЕМИЧЕСКИЙ* 1 Предлагаемые ниже заметки фрагментарно обобщают сорокашестилетний опыт чтения их автором трудов М. Бахтина <...> Ибо так работал сам Бахтин — на меже, на поро ге, на гранях и переходах. <...> все же был отчасти прав, когда говорил в своем памфлете, что Бахтин принимает за роман все что угодно: письмо, исповедь, житие, диатрибу, описание па ломничеств и пр., кроме романа классического (ведь даже романная проза Достоевского, по Бахтину,— не совсем романы). <...> Иначе говоря, Бахтин пишет не о собственно романе в его имманентных качествах, но о его историче ском генезисе и о становлении романного мышления, ро манного человека, о репрезентациях того и другого в ста новлении «слова в романе». <...> и виталист ские штудии не прошли зря: тень родожанрового дарви низма так и не отлетела от бахтинских эволюционных арабесок. <...> В этом замечательном ана литическом мемуарном очерке московский исследователь ставит Бахтина вне всего опыта философской критики Серебряного века. <...> Несходство позиций не отменяет законного соседства этих имен, — и не только в смысле приоритета. <...> Комментато ры семитомника анализируют бахтинский дискурс на фоне эстетики и философской критики Серебряного века; чего стоит одна только высокая частотность упоминания имени Ф. <...> Прилагательные, поставленные здесь в сравнитель ной степени, звучат наивно и обидно, но авторто знает, что речь идет не о количественных различиях, а о мере ка чественной компетенции поступания. <...> Дискутирует и диалогизирует разное, устремленное к общей точке возможного взаимораскрытия и взаимопони мания. <...> В «Авторе и герое» еще «господствуют пластические образы и оптические позиции: яавтор любовно созерцаю другогогероя, а тот словно не имеет достаточного слова, и автор завершает героя. <...> Когда же в книге о Достоевском доминирующими категориями для описания ситуации ав тора становятся не оптические позиции, а слово и диалог <...>