К. Бальмонт
Завет воли
(Альфред Теннисон)
Бальмонт К. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. / Сост., вступ. ст. и коммент. Д. Г.
Макогоненко
М., "Правда", 1990
OCR Бычков М. Н.
Скоро минет сто лет, с тех пор как в английской поэзии возник мелодический голос, редкостная
певучесть которого, после Шелли и наряду с Шелли, отличается качествами единственными. Несмотря на
то что много в Англии было поэтов с необыкновенно развитым чувством музыкального ритма, Блэйк,
Кольридж, Ките, Данте Россэтти, Суинбэрн, Уайльд, и сколько еще других,-- таких, музыкантов в поэзии,
как Шелли и Теннисон, было только двое. Ибо воистину их колдовской стих всегда поет и угадывает, не
подозревавшиеся раньше, гармонические сочетания ворожащих слов. Стих Шелли более вселенский,
космический, стих Теннисона более человеческий, но в области чисто человеческих ощущений он
достигает такой прозрачности выражаемого в напеве чувства, что оно, как и у Шелли, опрокидывается в
такую зеркальность, которая становится идеально-духовной, как бы переходит в иной план бытия, в
область овоздушненную, где по голубому полю неба и по хрустально-прозрачному откосу воздуха ходят,
по-нашему страстные, но не по-нашему легкие духи.
Теннисон быстро завоевал славу. Он слишком английски-нежен и английски-тонок, чтоб не
подойти сразу, прямо, вплоть к английским сердцам. Еще Эдгар По был одним из первых его
восхвалителей и в своем ясновидении точно увидал, что возник новый гениальный поэт. Позднее
Теннисон стал поэтом-лауреатом, он был увенчан всем народом, как был увенчан отдельными
тончайшими ценителями поэзии. Слава его не вянет и теперь, и увянуть ей не суждено.
Окруженный любовью, овеянный созданной другими и самоосознанной славой, овеянный и вечно
живительным духом всегда творящего Моря, Теннисон жил на острове, в счастливой отъединенности и в
той обстановке художественных мыслей и настроений, которая является для поэта наилучшим условием
нетревожимого творчества и душевного покоя. И, однако, в поэзии Теннисона много грусти. В одной из
своих поэм, "Locksley Hall", он восклицает:
Здесь у бухты проходил я и питал свой юный сон
Зачарованностью знанья, долгой сводкою Времен.
И вот как будто над ним оправдалось древнее слово, гласящее, что в многом знании много печали,
а долгая сводка Времен, проводя перед его душою все разные верования и многоразные панорамы
прошлого, внедрила в его душу ту красивую печаль, какая напояет нас, когда мы долго слушаем
повторный голос Океана, и смотрим в синие его дали, и видим новые его дали, и все новые дали, и
далекую его недоступность. В трех лучших поэмах Теннисона, самых ярких и выразительных,
"Странствия Мальдуна", "Вкушающие лотос" и "Волшебница Шалот", сквозит глубокая грусть и
предельная усталость души. Миновав Остров Молчанья, Остров Криков, Остров Цветов, Остров Плодов,
и Остров Огня, и Остров Щедрот, и Остров Колдуний, и Остров Двойных Башен, и Остров Святого,
витязь древней ирландской легенды, Мальдун, который выехал в путь, чтоб отмстить убийце своего отца,
увидал наконец заклятый остров, где на взморье стоял убийца, но Мальдун не захотел злое гасить злым,
он безмолвно проплыл мимо и вернулся на свой родной остров только с горстью угрюмых бойцов и с
великой усталостью души, кочевавшей без конца и не хотящей больше ни волнений, ни борьбы.
Эта поэма -- как картина величественного пожара, явившего многокрасочную полноту жуткого
зрелища, пожара, сжегшего все вещество, из которого творил огонь свои кратковременные и зловещие
видения, -- и вот сожженная душа молча смотрит на вчерашний театр созерцания, на обугленное мертвое
пожарище.Живой душе тут нет исхода.
Еще безнадежнее внутренний смысл поэмы "Вкушающие лотос". Моряки приплыли к Острову
Лотофагов. Эти бледнолицые тени древней саги дали им душистых плодов колдовского растенья. Кто
этого отведает плода, для того все звуки становятся отдаленными, все слова невнятными, все образы
Стр.1