Н. В. Гоголь
Рим
Отрывок
Н. В. Гоголь. Собрание художественных произведений в пяти томах.
Том третий.
М., Издательство Академии наук СССР, 1952
OCR Бычков М. Н.
Попробуй взглянуть на молнию, когда, раскроивши черные, как уголь, тучи, нестерпимо
затрепещет она целым потопом блеска. Таковы очи у альбанки Аннунциаты. Всё напоминает в ней те
античные времена, когда оживлялся мрамор и блистали скульптурные резцы. Густая смола волос
тяжеловесной косою вознеслась в два кольца над головой и четырьмя длинными кудрями рассыпалась по
шее. Как ни поворотит она сияющий снег своего лица -- образ ее весь отпечатлелся в сердце. Станет ли
профилем -- благородством дивным дышит профиль, и мечется красота линий, каких не создавала кисть.
Обратится ли затылком с подобранными кверху чудесными волосами, показав сверкающую позади шею
и красоту невиданных землею плеч,-- и там она чудо! Но чудеснее всего, когда глянет она прямо очами в
очи, водрузивши хлад и замиранье в сердце. Полный голос ее звенит, как медь. Никакой гибкой пантере
не сравниться с ней в быстроте, силе и гордости движений. Всё в ней венец созданья от плеч до античной
дышащей ноги и до последнего пальчика на ее ноге. Куда ни пойдет она -- уже несет с собой картину:
спешит ли ввечеру к фонтану с кованой медной вазой "а голове -- вся проникается чудным согласием
обнимающая ее окрестность: легче уходят вдаль чудесные линии альбанских гор, синее глубина
римского неба, прямей летит вверх кипарис, и красавица южных дерев, римская пинна, тонее и чище
рисуется на небе своею зонтикообразною, почти плывущею "а воздухе верхушкою. И всё: и самый
фонтан, где уже столпились в кучу на мраморных ступенях, одна выше другой, альбанские горожанки,
переговаривающиеся сильными серебряными голосами, пока поочередно бьет вода звонкой алмазной
дугой в подставляемые медные чаны, и самый фонтан, и самая толпа -- всё кажется для нее, чтобы ярче
выказать торжествующую красоту, чтобы видно было, как она предводит всем, подобно как царица
предводит за собою придворный чин свой. В праздничный ли день, когда темная древесная галлерея,
ведущая из Альбано в Кастель-Гандольфо, вся полна празднично убранного народа, когда мелькают под
сумрачными ее сводами щеголи миненти в бархатном убранстве, с яркими поясами и золотистым
цветком на пуховой шляпе, бредут или несутся вскачь ослы с полузажмуренными глазами, живописно
неся на себе стройных и сильных альбанских и фраскатанских женщин, далеко блистающих белыми
головными уборами, или таща вовсе не живописно, с трудом и спотыкаясь, длинного неподвижного
англичанина в гороховом непроникаемом макинтоше, скорчившего в острый угол свои ноги, чтобы не
зацепить ими земли, или неся художника в блузе, с деревянным ящиком на ремне и ловкой вандиковекой
бородкой, а тень и солнце бегут попеременно по всей группе,-- и тогда, и в оный праздничный день при
ней далеко лучше, чем без нее. Глубина галлереи выдает ее из сумрачной темноты своей всю
сверкающую, всю в блеске. Пурпурное сукно альбанского ее наряда вспыхивает, как ищерь, тронутое
солнцем. Чудный праздник летит из лица ее навстречу всем. И, повстречав ее, останавливаются как
вкопанные: и щеголь миненте с цветком за шляпой, издавши невольное восклицание; и англичанин в
гороховом макинтоше, показав вопросительный знак на неподвижном лице своем; и художник с
вандиковской бородкой, долее всех остановившийся на одном месте, подумывая: "То-то была бы чудная
модель для Дианы, гордой Юноны, соблазнительных Граций и всех женщин, какие только передавались
на полотно!" и дерзновенно думая в то же время: "То-то был бы рай, если б такое диво украсило навсегда
смиренную его мастерскую!"
Но кто же тот, чей взгляд неотразимее вперился за ее следом? Кто сторожит ее речи, движенья и
движенья мыслей на ее лице? Двадцатипятилетний юноша, римский князь, потомок фамилии,
составлявшей когда-то честь, гордость и бесславие средних веков,-- ныне пустынно догорающей в
великолепном дворце, исписанном фресками Гверчина и Караччей, с потускневшей картинной
галлереей, с полинявшими штофами, лазурными столами и поседевшим, как лунь, maestro di casa. Его-то
увидали недавно римские улицы, несущего свои черные очи, метатели огней из-за перекинутого через
плечо плаща, нос, очеркнутый античной линией, слоновую белизну лба и брошенный на "его летучий
шелковый локон. Он появился в Риме после пятнадцати лет отсутствия, появился гордым юношею
Стр.1