Самарская гуманитарная академия
-
-
Стр.3
УДК 111
ББК 87.815
Л67
Рекомендовано к печати Редакционно-издательским советом
Самарской гуманитарной академии
Рецензенты:
К. С. Пигров, доктор философских наук
(Санкт-Петербургский государственный университет),
А. К. Секацкий, кандидат философских наук
(Санкт-Петербургский государственный университет)
Лишаев С. А.
Л67
Старое и ветхое: Опыт философского истолкования / С. А. Лишаев.
— СПб. : Алетейя, 2010. — 208 с. — (Серия «Тела мысли»).
ISBN 978-5-91419-333-8
В книге дается описание и истолкование влечения к старому и ветхому.
Восприятие ветхого толкуется как опыт чувственной данности особенного,
Другого. Эстетика старого и ветхого конкретизируется на материале
старой фотографии. Старость исследуется не только как эстетический
феномен, но и как особый возрастной этос. Отталкиваясь от характерной
для нашего времени геронтофобии, автор выявляет метафизический смысл
старости и старческого этоса, намечает его экзистенциальную типологию.
Феномен геронтофобии рассматривается как следствие неспособности
«горизонтального человека» справиться с сознанием конечности собственного
присутствия.
Книга адресована как специалистам в предметных областях эстетики,
онтологии, философской антропологии, этики, психологии, так и всем
интересующимся современной философией.
УДК 111
ББК 87.815
© С. А. Лишаев, 2010
© Самарская гуманитарная академия, 2010
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2010
© «Алетейя. Историческая книга», 2010
Стр.4
Окликнутость Другим
(Предисловие)
Мир становится все более прозрачным. Режим экрана
снимает различие между тайным и явным, между Временем
и временами, между вещью и образом, между сущим и Другим.
Расположившись на поверхности, мы утрачиваем восприимчивость
к тому, что «за». Понижение метафизической
чувствительности – характерная черта современности. «Общество
обезболенных» – это в то же время и общество, пораженное
«скорбным бесчувствием». Душу движет Другое.
Когда разница онтологических потенциалов падает, а все различия
становятся условными, проницаемыми, душа теряет
подвижность. Вынесенные на поверхность, мы, словно выброшенная
на берег рыба, с жадностью хватаем воздух и… задыхаемся,
слабеем, впадаем в забытье: невнятное бормотание
медиа-шаманов, мелькание фигур на экране, бегущая строка
рекламы, бесконечно повторяющийся вызов с мобильника…
Скорость трансформации окружающей человека жизненной
среды невероятно возросла. Человек уже не столько
приспосабливает к себе, к своим целям и потребностям
природу, как это было в прошлом, сколько вынужден сам
приспосабливаться к сложившейся и все время меняющейся
техно-среде (к техно-фюсису), подгоняя свое тело и душу
под ее запросы. Убыстряющийся бег в беличьем колесе постиндустриальной
цивилизации воспринимается как условие
сохранения равновесия: для того, кто внутри колеса, резкая
остановка влечет за собой падение. У того, кто бежит ради
того, чтобы сохранить равновесие, не остается ни времени,
ни пространства для молчаливого созерцания. Способность
Стр.5
6
ПРЕДИСЛОВИЕ
к созерцанию вытесняется машинерией зрелищ. Смотреть
шоу – совсем не то же самое, что созерцать. Созерцание
предполагает «родст венное внимание» к миру (М. М. Пришвин),
сосредоточенность и свободу от озабоченности, закрывающей
от нас мир и мешающей нам видеть вещи, которые
не входят в круг, очерченный заботой1
. Но как возможно
«родственное внимание» к миру? Чтобы встреча с Другим
могла состояться, надо дать сущему «вольную», позволить
вещам быть самими собой. Заняв созерцательную позицию,
обратившись к вещам не ради пользы, а ради них самих, мы
оказываемся в том расположении духа, когда событие встречи
с вещами, с Другим и с самими собой становится возможным,
вероятным.
Важна встреча с вещью. Но еще важнее, когда встреченной
вещью нас окликает Другое (вещь как вестник Другого,
Иного). Местом-для-Другого могут стать самые разные
вещи и при том – в разных временных модусах своего присутствия.
Особые возможности для таких встреч открывают
ветхие вещи. Для меня созерцание старого и ветхого – это
эстетически и онтологически утверждающее событие. В современном
обществе ветхие вещи вызывают двойственную
Кризис созерцания – явление совсем не новое. В ХХ веке о нем
не говорил только ленивый. Я ограничусь ссылкой на Н. А. Бердяева,
певца творческого преображения сущего, хорошо осознававшего
те потери, которые несет с собой утрата способности к созерцанию.
«Современная цивилизация отрицает созерцание и грозит
совершенно вытеснить его из жизни, сделать невозможным. Это
будет значить, что человек перестанет молиться, что у него не будет
больше никакого отношения к Богу, что он не будет больше видеть
красоты и бескорыстно познавать истину. <…> Удушение созерцания
есть удушение огромной части культуры, с которой связана ее
вершина и цветение, – мистики, метафизики, эстетики. <…> Будущее
человека, будущее культуры зависит от того, захочет ли человек
хоть на мгновение освободиться, одуматься, осмыслить свою
жизнь, обратить свой взор к небу» (Бердяев Н. А. Духовное состояние
современного мира // Бердяев Н. А. Философия творчества,
культуры и искусства. В 2-х т. Т. 1. М: Искусство, 1994. С. 495-496).
1
Стр.6
Окликнутость Другим
7
реак цию: кого-то они влекут к себе, кого-то, скорее, отталкивают,
а кого-то и влекут, и отталкивают одновременно. Люди
не любят старое, но тянутся к старинному; они поклоняются
древним памятникам как «святыням культуры» и… ревностно
служат богам новизны, оригинальности, вечного становления,
отталкиваясь от всего, что кажется им старым, обветшалым.
О чем говорит противоречивость реакций на старое
и ветхое? О том, что здесь мы имеем дело с одной из болевых
точек нашей жизни.
Если отношение современника к старым вещам двойственно,
то его отношение к старости и старикам отличается
большей определенностью: оно исполнено страха (у тех, кто
еще молод) и стыда (у тех, кто уже начал стареть). Человек общества
потребления хочет прожить как можно дольше и при
этом – оставаться молодыми и цветущими («умереть молодым»).
Геронтофобские настроения компенсируют политкорректными
реверансами в адрес «представителей старшего
поколения» и «социальной работой»2
старость все равно настигает.
. От старости бегут, но
Сказанного вполне достаточно, чтобы указать на то, что
делает рассмотрение феноменов старого и ветхого своевременным
с точки зрения положения, сложившегося в нашем
(европейском и российском) обществе. Осталось лишь добавить
несколько слов относительно авторской мотивации
обращения к этому сюжету. Пытаясь понять, что питает мое
внимание к старому и ветхому, я нахожу как минимум два его
источника. Первый – положительный: влечение к ветхому
скрывает в себе какую-то тайну и побуждает меня к работе
На использование слов «старик» и «старуха» в нашем обществе
давно наложено табу. Не следует напоминать старику о том,
что он старик (как не стоит напоминать женщине, что она – женщина,
чернокожему, что он – чернокожий и т.д.). О чем свидетельствуют
табуирование целых слоев обиходной лексики? Только о том,
что современная цивилизация стремится к вытеснению всего, что
пока еще оказывает сопротивление разборке и последующему переконструированию.
2
Стр.7
8
ПРЕДИСЛОВИЕ
понимания. Второй – отрицательный: интерес к ветхому питается
отталкиванием от мира тотальной симуляции и интересом
к тому, что ускользает из сетей симулятивных практик.
Долговременное внимание к феноменам старого и ветхого
привело к появлению нескольких работ, в которых я пытался
прояснить для себя мой опыт восприятия и переживания
ветхого и старого. Эти разновременные и с логической точки
зрения разрозненные медитации над старым и ветхим собраны
теперь под одной обложкой. О том, что из этого получилось
– судить читателю3
.
* * *
Несколько слов о порядке рассмотрения старого и ветхого
на страницах этой книги. Первая и вторая ее части посвящены
описанию и истолкованию старого и ветхого как
особых эстетических расположений. В третьей внимание
сосредоточено на анализе старости как особого возрастного
этоса. Остановимся чуть подробнее на содержании каждого
из разделов.
В первой части книги читатель найдет ветвящийся анализ
влечения к ветхому и рассмотрение того, что делает переживание
ветхого особенным, метафизическим переживаниОтдельные
части этой книги публиковались в следующих
изданиях: часть первая – в виде монографии «Влечение к ветхому
(Опыт философского истолкования)» в издательстве Самарской
гуманитарной академии (Самара, 1999) и статьи «Феномен ветхого
(опыт экзистенциального анализа)» в журнале Вопросы философии,
2001, № 9; первое эссе из второй части («Старое, старинное,
новое») в ежегоднике «Mixtura verborum’2004: пространство симпозиона»
в издательстве Самарской гуманитарной академии (Самара,
2004), второе эссе («Старая фотография») в ежегоднике «Mixtura
verborum’2007: сила простых вещей», первое эссе из третьей части
книги («Старость и современность») в Вестнике Самарской гуманитарной
академии. Серия «Философия. Филология», 2007, № 1,
второе эссе («Горизонты старости: типология и экзистенциальное
содержание») в ежегоднике «Mixtura verborum’2006: топология современности
(Самара, 2007). При подготовке книги все тексты были
заново отредактированы и доработаны.
3
Стр.8
Окликнутость Другим
9
ем. Феномен ветхого осмысляется как феномен чувственной
данности Другого (Времени); при этом особое внимание
уделяется проведению различия между влечением к ветхому
и удовольствием от созерцания старого.
Во второй части читатель познакомится с дескрипцией
опыта созерцания старой фотографии. Речь пойдет об игре
присутствия/отсутствия, которая, собственно, и делает опыт
созерцания старых фотографий таким интересным и значительным
с экзистенциальной точки зрения. Кроме того, здесь
исследуется отличие восприятия, переживания и понимания
старого от восприятия и понимания старинного и нового.
В третьей части работы в центре внимания оказываются
те изменения в нашем поведении, которые определяет старение.
Здесь старость рассматривается как особый возрастной
этос. Отталкиваясь от феномена геронтофобии, я пытаюсь
прояснить метафизический смысл старости и старческого
этоса и артикулировать его экзистенциальную типологию.
Меня интересует то, на каких путях человек претворяет свою
старость в линию поведения, в образ жизни, в способ присутствия
в мире. Старость исследуется уже не в пространстве
онтологической эстетики, а в пространстве «философии
возраста», то есть не как эстетическое расположение, а как
особый модус присутствия.
Июнь 2009 г.
Стр.9