Леонид Андреев. Книга
---------------------------------------------------------------Оригинал
находится здесь: In Folio: электронная библиотека
---------------------------------------------------------------I
Доктор
приложил трубку к голой груди больного и стал слушать: большое,
непомерно разросшееся сердце неровно и глухо колотилось о ребра,
всхлипывало, как бы плача, и скрипело. И это была такая полная и зловещая
картина близкой смерти, что доктор подумал: "Однако!", а вслух сказал:
- Вы должны избегать волнений. Вы занимаетесь, вероятно, каким-нибудь
изнурительным трудом?
- Я писатель, - ответил больной и улыбнулся. - Скажите, это опасно?
Доктор приподнял плечо и развел руками.
- Опасно, как и всякая болезнь... Лет еще пятнадцать - двадцать
проживете. Вам этого хватит? - пошутил он и, с уважением к литературе,
помог больному надеть рубашку. Когда рубашка была надета, лицо писателя
стало слегка синеватым, и нельзя было понять, молод он или уже совсем
старик. Губы его продолжали улыбаться ласково и недоверчиво.
- Благодарю на добром слове,-сказал он.
Виновато отведя глаза от доктора, он долго искал глазами, куда
положить деньги за визит, и, наконец, нашел: на письменном столе, между
чернильницей и бочонком для ручек, было уютное, скромное местечко. И туда
положил он трехрублевую зелененькую бумажку,
старую,
взлохматившуюся бумажку.
"Теперь их новых, кажется, не делают",-подумал доктор про зелененькую
бумажку и почему-то грустно покачал головой.
Через пять минут доктор выслушивал следующего, а писатель шел по
улице, щурился от весеннего солнца и думал: почему все рыжие люди весною
ходят по теневой стороне, а летом, когда жарко, по солнечной? Доктор тоже
рыжий. Если бы он сказал пять или десять лет, а то двадцать - значит, я
умру скоро. Немного страшно. Даже очень страшно, но...
Он заглянул к себе в сердце и счастливо улыбнулся. Как светит солнце!
Как будто оно молодое, и ему хочется смеяться и сойти на землю.
II
Рукопись была толстая; листов в ней было много; по каждому листу шли
маленькие убористые строчки, и каждая из них была частицею души писателя.
Костлявою рукою он благоговейно перебирал страницы, и белый отсвет от
бумаги падал на его лицо, как сияние, а возле на коленях стояла жена,
беззвучно целовала другую костлявую и тонкую руку и плакала.
- Не плачь, родная, - просил он, - плакать не нужно, плакать не о чем.
- Твое сердце... И я останусь одна во всем мире. Одна, о боже!
Писатель погладил рукою склонившуюся к его коленям голову и сказал:
- Смотри.
Слезы мешали глядеть ей, и частые строки рукописи двигались волнами,
ломались и расплывались в ее глазах.
- Смотри!-повторил он.-Вот мое сердце. И оно навсегда останется с
тобою.
Это было так жалко, когда умирающий человек думал жить в своей книге,
что еще чаще и крупнее стали слезы его жены. Ей нужно было живое сердце, а
не мертвая книга, которую читают все: чужие, равнодушные и нелюбящие.
выцветшую,
Стр.1