И. С. Аксаков.
Федор Иванович Тютчев
БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
Сканировал и проверил Илья Франк для проекта Русская Европа.
Небольшая книжка стихотворений; несколько статей по вопросам
современной истории; стихотворения, из которых только очень немногим
досталась на долю всеобщая известность; статьи, которые все были писаны
по-французски, лет двадцать, даже тридцать тому назад, печатались где-то за
границей и только недавно, вместе с переводом, стали появляться в одном из
наших журналов... Вот покуда все, что может русская библиография занести в
свой точный
синодик под рубрику: "Ф. И. Тютчев, род. 1803+1873 г.".
Литературный послужной список не объемист; имя малознаемое в массах
грамотной - и не только грамотной, даже образованной нашей публики... А
между тем этим самым стихотворениям, еще с начала пятидесятых годов,
отводится русской критикой место чуть не на ряду с пушкинскими; это самое
имя, в течение целой четверти века, во всех светских и литературных кругах
Москвы и Петербурга чтится и славится, знаменуя собою мысль, поэзию,
остроумие в самом изящном соединении. Странное противоречие, не правда ли?
Как объяснить этот недостаток популярности при несомненном общественном
значении? эту несоразмерность внешнего объема литературной деятельности с
обнаруженной автором силой дарований?..
Но и здесь еще не конец
недоумениям, нередко возбуждаемым именем Тютчева. Ко всем единодушным
отзывам нашей периодической печати об его уме и таланте, раздавшимся вслед
за его кончиной вместе с выражениями искренней скорби, мы позволим себе
прибавить еще и свой: Тютчев был не только самобытный, глубокий мыслитель,
не только своеобразный, истинный художник-поэт, но и один из малого числа
носителей, даже двигателей нашего русского, народного самосознания.
"Как? - скажут многие, встречавшие Тютчева на петербургских балах и
раутах - этот почти - иностранец, едва ли когда говоривший иначе как
по-французски; это, по-видимому, чистокровное порождение европеизма, без
всякого на себе клейма какой-либо национальности, - Тютчев, в котором все,
до последнего сустава и нерва, дышало прелестью высшей, всесторонней,
нерусской культуры, Тютчев - один из представителей русской народности?!..
Трудно мирится такое тяжеловесное предположение с грациозным образом этого
очаровательно-умного,
но вполне светского собеседника.
Можно ли,
позволительно ли возводить его чуть не на степень серьезного общественного
деятеля?.."
Он и не деятель и в общепринятом смысле этого слова. Он просто
-явление, явление общественное и личное, в высшей степени замечательное и
любопытное для изучения. Его деятельность почти непосредственная, сливается
с самим его бытием. Вполне естественны, вполне понятны для нас все
помянутые выше недоумения. Именно в виду их мы и считаем нужным представить
читателям не одну общую оценку литературных останков покойного Тютчева (что
отчасти уже было сделано и другими), но самую судьбу, личную и внутреннюю,
этого русского таланта. Участь талантов у нас на Руси - вообще предмет
высокого интереса и важности для истории русского просвещения, тем более,
когда дело идет о таком богатстве даров, каким был наделен Тютчев...
Проследить, по возможности, самое развитие этой многоодаренной природы, -
соотношение ее особенных психических условий с условиями бытовыми,
общественными, историческими; ту взаимую их связь и зависимость, которая
создала, определила и ограничила ее жизненный жребий -вот задача, которую
мы постараемся разрешить, насколько сумеем, в нашем биографическом очерке.
Первой биографической чертой в жизни Тютчева, и очень характерной,
сразу бросающейся в глаза, представляется невозможность составить его
полную, подробную биографию. Для большинства писателей, - как бы умеренно
они себя ни ценили,
"чувствительный предмет". Многие, еще при жизни, заранее облегчают труд
своих будущих биографов подбором материалов, подготовлением объяснительных
записок. Тютчев - наоборот. Он не только не хлопотал никогда о славе между
потомками, но не дорожил ею и между современниками; не только не помышлял о
своем будущем жизнеописании, но даже ни разу не позаботился о составлении
- потомство, по выражению Чичикова, все же
Стр.1