Сергей Поделков
"Ему дано восстать и победить..."
Павел Васильев. Стихотворения и поэмы / Предисл., сост., подгот. текста С. А. Поделкова.-- М.:
"Советская Россия", 1989.
OCR Бычков М. Н.
1
Павел Васильев! Широкошумное поэтическое имя тридцатых годов, оболганное бесталанными
литераторами, обвешанное нелепыми выдумками и дурными ярлыками... Как только не называли поэта: и
"сыном кулака", и "сыном есаула", и "певцом кондового казачества", и все, что он создавал, объявлялось
идейно порочным, враждебным, "проникнутым реакционным, иногда прямо контрреволюционным
смыслом" {Бескин О. На новую дорогу: (О "Соляном бунте" П. Васильева) // Лит. газ.-- 1933.-- 17 дек.}.
А он был всего-навсего сыном учителя математики, внуком пильщика и прачки, служивших у
павлодарского купца Дерева, и с любовью живописал мощным поэтическим словом жизнь родного
народа, советскую действительность. Стремительный, певучий слог, свежая живая образность,
выразительные обволакивающие словосочетания.
И чем сильнее рос его талант, чем более удачно развивалось его могучее дарование, тем страшнее
бесновались неумолимые, откровенные и скрытые враги, тем ожесточеннее они писали М. Горькому
фальшивые, выдуманные письма, подлые доносы в НКВД и озверелые памфлеты в редакции газет,
называя поэта -- по меньшей мере -- "осколком кулачья" и фашистом. Люди, которые беззастенчиво
хулили его стихи и поэмы, или не читали его произведений, или лукаво заранее облыгали их. Больше
того, приглашали в гости поэта и исподтишка, постепенно поносили его творчество, доводя ссору до
скандала, и валили всякую гадость на него, и обвиняли поэта во всех прегрешениях, которых он не
совершал. Следователь, занимавшийся реабилитацией Павла Васильева, сказал, поднимая огромную
папку бумаг: "Здесь половина доносов различных лиц, писателей и просто доносчиков". Страшны и
свирепы подметные письма!
Все речи и высказывания, например, во время обсуждения его лучшей эпической поэмы "Соляной
бунт" в апреле 1933 года, говорят о том, что больше половины обсуждавших фактически не занимались
разбором поэмы, не касались ее художественных достоинств, мастерства, неожиданности темы, образной
системы. И только С. Клычков и Б. Пастернак оценили положительно новую вещь П. Васильева. Б.
Пастернак, говоря об огромном таланте автора, выразил уверенность, что крупный поэт не может не
пойти в ногу с эпохой. Тогда как другие больше упирали на "контрреволюцию" в стихах, до этого
написанных поэтом. Это была ложь. Мы, читатели, теперь наглядно это увидели.
"У нас может явиться вопрос: откуда явился Васильев? Почему на 16-м году пролетарской
революции, после ликвидации кулачества как класса появляется такой поэт? (Выделено здесь и
далее мною.-- С. П.) Значит, не вся еще молодежь каша?" -- высказывался К. Зелинский. Еще хлеще
говорил В. Кирпотин: "Новый мир" организовал бесстыдную рекламу Павлу Васильеву, хулигану и
контрреволюционеру. В том, что П. Васильев так долг" мог пользоваться литературой как
защитительной маской для своей контрреволюционной работы, большая доля вины "Нового мира".
На первый взгляд Е. Усиевич как бы пытается защитить поэта: "Он наконец убирает сходни,
соединявшие его до сих пор с кулацкой контрреволюционной поэзией". А в "Литературной газете" (11 мая
1933 г.) она писала: "До сих пор, как некогда было принято выражаться, "пел, как птица", вкладывая все,
что было им всосано с молоком матери, что оставили в нем впечатления детства и ранней юности.
Но именно в этом-то заложенном в нем с детства содержании и были налицо все элементы
кулацкого мировоззрения реакционного семиреченского казачества". Е. Усиевич при всей своей
видимой учености была ограниченным человеком. Ничего не понимая в сословии казачьих войск, она
приписала П. Васильеву принадлежность к семиреченскому казачеству. Правильнее было бы сказать -- к
прииртышскому казачеству. Это не одно и то же. Семиое-ченское казачество располагалось по границе с
Китаем и отстоялэ от прииртышского на тысячи километров, да и задачи у него былл другие.
С трибуны Первого съезда писателей А. Безыменский с некоторой досадой разъяснял делегатам:
Стр.1