Е.Ф. РОЗЕН
Стихотворения М. Лермонтова,
три части, с портретом автора. С.-Петербург, в типографии Ильи Глазунова и комп., 1842. В 12-ю д. л.
Лет пятнадцать тому наша читающая публика в отношении к поэзии обнаруживала такое свежее и
любознательное чувство изящного, что каждое истинное дарование, без всяких домогательств, не
свойственных природе таланта, могло проложить себе путь к известности; можно было выдавать свои
сочинения в свет без особенной приязни с журналистами и книгопродавцами и, продолжая трудиться,
предоставить времени конечную оценку трудов. Подле Пушкина являлись другие таланты; публика ими
всеми интересовалась и внимательно следила за успехами каждого из них. Охлаждение дружественных
соотношений между публикою и литературою повредило им обеим: одна скучает, другая чахнет!
Причины охлаждения толкуют различно, но оно достоверно, как факт. Счастлив, кто в то время или сошел
со сцены мира, или захватил столько репутации, что покуда еще достает на удвоенное число бесплодных
фараоновых годов нашей литературы! Молодой поэт теперь не суйся в свет с одним своим дарованием!
Не пропустят его в парнасский цирк без свидетельства, подписанного именитым книгопродавцем и двумятремя
голосистыми рецензентами. А некоторые из них действуют весьма оригинально! Или они, за
неимением времени, по первой и по последней страницам разбираемого сочинения отгадывают его
достоинство; или -- если прочтут всю книгу, то в вознаграждение за такой труд предаются полному
разгулу насмешек над бедною книгою; или они совершают черкесский набег на область германской
философии, пускаются в отчаянную игру таинственными ее терминами в мутном полусвете недоучения;
или они с видом тонкого знатока рассматривают какой-нибудь гриб, признают его самым дивным,
благоуханным цветком словесности и подносят в подарок Гомеру.
При такой тактике записных рецензентов, при равнодушии публики к поэзии, именно в то время,
когда забывали даже Пушкина, мы были обрадованы самым приятным феноменом: появился молодой
поэт, открытым, благородным путем быстро стяжал известность и заинтересовал публику. Этот поэт был
М. Ю. Лермонтов. Чем объяснится этот феномен? Талантом ли поэта? Талант прекрасный, но еще не
являвший решительных признаков гения, а великий гений -- поверьте -- всего менее был бы постигнут и
оценен в наше время! Ключ к этой тайне мы отыщем в прошедшем, перенесясь за пятнадцать лет назад,
именно к тому периоду, о котором мы говорили.
Тогда имя Пушкина гремело в нашей словесности; судьба юноши-поэта, сладкозвучный язык,
легкие, красивые формы, простота и ясность мыслей, энергическая полнота жизни, незаносчивое,
умеренное воображение; столько светлых, грациозных качеств, оттеняемых скептицизмом Бейрона,
охлаждением к жизни и тою глубиною чувств, которую разведывает и простейший ум, -- и это светлое, и
это темное выражалось в разнообразных, удачно выбранных сюжетах, которые приходились всегда по
душе и по плечу юношескому возрасту народа. При таких данных Пушкин мог бы и не быть
первоклассным поэтом -- и все-таки имел бы тот же успех: это обнаружилось впоследствии. Но Пушкин
был первоклассный поэт! Он созрел; оглянул свои творения, сказал: "Меня хвалили Бог весть за что!" -- и
решился быть достойным своей славы. Этот излишне строгий приговор самому себе доказывает, что
Пушкин стремился к последней высоте искусства. Но его "Борис Годунов", единственное из сочинений
его, которым он сам всегда оставался доволен, был принят публикою с меньшим уже восторгом, чем его
прежние произведения. Не ясно ли, что автор "Кавказского пленника" и "Бахчисарайского фонтана"
стяжал славу не тем, что составляет отличительное превосходство Пушкина? Не выказывалось ли этим
охлаждение публики к литературе, о котором мы выше говорили? Трагическая кончина похитила
Пушкина и снова возбудила в публике общий энтузиазм к ее любимцу. Исчез Евфорион, но остались на
земле заветные его exuviae! {одежды (лат.). -- Сост.} В них, конечно, уже не содержится самый дух его
поэзии; но они еще благоухают его духом; они и материально так живо напоминают отшедшего, что
непременно привлекут внимание на того, кто их захватит. Современные Пушкину поэты имеют каждый
свою физиономию и столько самобытного, что не могли бы, в плаще Пушкина, произвесть в публике
достаточного обмана чувств. Атрибуты Евфориона остаются для молодого, еще неизвестного поэта,
который был бы воспитан на чтении Пушкина и если не весь проникнут, то, по крайней мере, напитан
духом первых его сочинений, и отчасти свойственник ему по природе дарования. Таким чувствовал себя
Лермонтов и присвоил себе роковые атрибуты. И справедливо: он исшел из обеих стихий Пушкина, из
светлой и из темной, -- но более из темной; он весь подражатель, по крайней мере в первых его пиесах,
но подражатель одного Пушкина -- хотя и далеко не весь молодой Пушкин! Лермонтов удачно перенял
легкость, и звучность, и самый склад стиха, ясность и гибкость языка и образ выражения Пушкина (не
Стр.1