На персидской границе (Из воспоминаний) На персидской границе горы не высоки, это скорей каменистые холмы, без травы и без деревьев. <...> В свободные часы, часто рано утром, до солнца, я ходил на обрыв, где сохранилось несколько двужильных сосен и откуда виднелось море, садился в затишьи от ветра и читал Коран. <...> «Прочел его весь и не нашел ни одной мысли», записывает Шопенгауэр. <...> Сила Корана, то, что сперва в нем поражает, в его чистой, доброй и огненной поэзии, которая непрестанно льется в продолжение всех 10.00U стихов, то как ручей, то как водопад, смывая с души накипь забот и песок случайного, под конец же, превратившись в пламя, преображает и самые души. <...> . Очищение души от материальных забот, какое-то теплое дыхание, какая-то дружеская сердечность тона: «Если у тебя есть два хлеба, продай один и купи цветы: ибо хлеб пища для тела, а цветы — для души». <...> Не бойся говорить то, что считаешь нужным, тебя поймут, как и ты всех понимаешь: «О люди, сказал Соломон, я научился понимать разговор птиц» («Муравей», XXVII, 16). <...> Для французов мог бы указать на сходство Корана со стихами Малларме. <...> Тот же напор, то же ритмическое совершенство, внешняя нелогичность, выпадение связующих звеньев и одинаковая одержимость одним единственным откровением. <...> Разница в том, что Малларме одержим пустыней небесной лазури, а Магомет — Единым Ликом царящим над ней. <...> У него, как в этом, самом коротком стихотворении Тютчева: Когда придет последний час природы, Состав частей разрушился земных. <...> Все тленное опять покроют воды И Божий Лик отобразится в них. <...> Но то, что Тютчеву предвидится для грядущего, Коран видит от начала дней и во веки веков. <...> Тем более, что Малларме пребывал в линии персов: словесная виртуозность в соединении с метафизическим вьшертом (как Вольтер в линии китайцев: словесное изящество в соединении со «здравым смыслом», столь осторожным к религиозному энтузиазму). <...> Также и многие из нас, оказавшись «диалектическими материалистами», научились <...>