© 2004 Е.Г. Белоусова Челябинский государственный университет Несмотря на то, что горизонты современного набоковедения значительно расширились, как справедливо заметил Э. Найман <...> И тем не менее вопрос об уникальной природе набоковской формы по-прежнему остается открытым и чрезвычайно актуальным. <...> С одной стороны, он акцентирует внутреннюю раздвоенность Набокова (сноб, интеллектуал, автор “крестословиц” и шахматных задач, энтомо8 лог – бесстрастный ловец трепетной, живой красоты и в то же время нежный муж и отец, человек, чья жизнь была озарена светом огромной непреходящей любви – любви к России; литературовед, работы которого отличаются сверхсубъективностью выводов, например, о гениальности Гоголя и принципиальной не-гениальности Достоевского); но с другой – собирает эти крайности (внешнее и внутреннее; холодное, рассудочное и страстное, живое) воедино, образуя некую напряженную, постоянно готовую к внутреннему взрыву целостность. <...> сама идея подобной типологии!) он характеризует как “сборный, музыкально-математически-поэтический” [5;4;289], а непревзойденными мастерами русской литературы считает “уравновешенного Пушкина” [6, 124] и Гоголя, “извилистые мысли” [6, 126] которого воплощаются в его творениях “во всей своей причудливой прелести” [6, 102]. <...> Еще боле зримо и конкретно набоковское представление о сути творчества раскрывается в предельно лаконичной и в то же время емкой словесной формуле – “задачное творчество” [5;4;290], где эти два начала составляют единое целое. <...> И как подтверждение данной мысли – буквально тут же строгая формула вдруг преображается в изящный поэтический образ: “…автор в состоянии ясного ледяного безумия ставит себе единственные в своем роде правила и преграды, преодоление которых дает чудотворный толчок к оживлению всего создания, к переходу его от граней кристалла к живым клеткам” [5;4;290]. <...> Оно акцентирует главную, на наш взгляд, для понимания набоковской поэтики <...>