И, подводя итог увиденному, он с испепеляющей душу трезвостью должен был сознаться себе, что век, прожитый им, — прожит попусту, в погоне за жалким и неосязаемым призраком. <...> Верной, послушной кистью рисует Максимов серые жестокие безысходные советские будни. <...> «Вместо мечты о вечной жизни подкинули обещание всемирного обжорства и ничегонеделания. <...> А он — человек-то, как наелся, так сызнова его к вечной жизни потянуло. <...> Удержи его теперь, попробуй», — говорит Петру Васильевичу проповедник христианства Гупак, а когда-то, в годы гражданской войны не расстрелянный Дашковым (хотя такой приказ и был ему дан) железнодорожный техник Миронов (стр. <...> Не случайна, закономерна и заключительная, уже приводившаяся нами фраза романа: «И наступил седьмой день — день надежды и воскресения. <...> Неймирок ФИЛОСОФИЯ ПОДПОЛЬЯ Льва Шестова часто, почти всегда считают философом одной идеи, идеи, которую можно свести, в самой схематичной форме, к проповеди борьбы с очевидностями. <...> По правде сказать, такое мнение о Шестове не лишено серьезных оснований — редко можно встретить в истории мысли человека, столь последовательного и страстно защищавшего от всех и от вся свое заветное слово, то единственное слово, которое он призван сказать миру. <...> Слово Шестова — слово борьбы и непримиримости, слово отчаянной защиты своего «я» от разлагающей его обыденности. <...> 207 ГРАНИ № 84 В этой борьбе Шестов ощущал поддержку немногих, всегда тех же верных идейных соратников: блаж. <...> Книга «Достоевский и Нитше», изданная в 1903 году, посвящена двум почти современным Шестову мыслителям-пророкам, выразителям философии подполья и трагедии. <...> И тот и другой в начале своего поприща были одаренными молодыми литераторами, известность которых зиждилась на общепризнанных и общеодобренных идейных и художественных достоинствах: Достоевский превосходно воплотил в своих первых вещах то сострадание к «бедным людям», которым жила русская интеллигенция, а Ницше талантливо <...>