Ночь на Босфоре (Отрывок из повести «Рейс») Ах, ты воля дорогая корабельная, Океанская дорога колыбельная! <...> I Каждый вечер, когда солнце заливало розовым золотом окна босфорских вилл, когда стройнее и строже возносились минареты АйяСофии и Султана Сулеймана, и с берега отчетливее доносилось пение муэдзина, мимо стоявших на мертвых якорях судов скользил сандал, отделанный красным бархатом. <...> Течение, ветерок из Мраморного моря и многолетний навык сберегали его силы на трудный обратный путь. <...> Но разве Аллах не всемогущ и не добр, если каждый вечер так великолепен Босфор, его белые мраморные дворцы, блестки заката? <...> Старая добрая ворчунья-няня, что каждые утро и вечер провожает и встречает у ворот колледжа и что так печально и устало горбится теперь рядом, говорит, что раньще не было ни колледжа, ни тенниса, ни уроков музыки. <...> Но разве не всегда были такие закаты, изумрудный свет и свежесть Босфора, еще только приближающаяся юность, и вот опять, опять — который уже вечер подряд — загорелое лицо и веселый оскал свесившегося через пароходный борт молодого матроса . <...> . . Когда через час, едва выгребая против течения, сандалджи возвращался в Константинополь, тот матрос •— Степка — пароходский кок, все еще не мог сдержать восторга своих восемнадцати лет. <...> ЕМЕЛЬЯНО В — Чок гюзель! — ответил, подняв голову, старик и посмотрел на новый, нежный и бледный рог месяца. <...> 2 Давно уже отгремел вечерний салют флагу на английском дредноуте, давно зажжены штаговые и кормовые огни, всё тише шум с прибрежных улиц, всё громче и смелее соловьи. <...> Ночь теплая, звездная долго не отпускала с палубы команду, затягивала рассказ видавшего всякие виды седого боцмана. <...> Наэлектризованный воздух был неподвижен, истомен, а за бортом Босфор журчал и торопился. <...> Одевшись и прикрутив коптившую лампу, он пошел было к трапу, но вернулся, достал из-под подушки носовой платок и, оправляя сбившееся одеяло, неожиданно для себя улыбнулся девичьему лицу <...>