Поэт о поэте Татьяна Кузовлева Исповедь скорбной души Да полно, скорбной ли? <...> Переполненной стихами — «если бы мне в детстве сказали: "Саша, ты всю жизнь будешь писать стихи, но не увидишь их до 59 лет напечатанными", — я бы все равно сочинял. <...> Это как бы заложено в меня помимо моей воли». <...> Ну и, конечно же, исповедь души, денно и нощно молящей о любви. <...> И противоречивой (признается в дневниках: «Поэзия дарует нам великую льготу — право на противоречивость чувств»). <...> Души, помеченной сумасшедшинкой, ждущей, когда «…вновь насту пит вдохновения Эпилептический припадок». <...> О такой сумасшедшинке писала Мария Петровых: «Там сходит дерево с ума / При полной тишине. <...> Потому и числит себя Александр Тимофеевский «поэтом Хиросимы», что невозможно сердцу, обожженному Божьей искрой, не слышать всечеловече ской боли и скорби: … Я думал лишь о том, что нужно Кричать о совести, о чести. <...> Поэт провозглашенного им самосожжения — он «на звенящей площади стиха» снова и снова возрождается всем естеством своих строк, он пишет мно го и жадно, не может иначе: вбил себе в голову почти двадцать лет назад, что он — «опоздавший стрелок»… Но разве можно опоздать с такими стихами, какие почти документально воспроизводят суть телефонного разговора Сталина с Пастернаком, диктатора с поэтом — о судьбе Мандельштама: «Живот положить за друга — Прекрасней поступка нет. <...> А участь живого трупа…» «Да, но… — возразил поэт, — Товарищ, скорей, по цеху, А это не то, что друг». <...> Исповедь скорбной души Факт этого разговора интерпретировался не однажды многими литерато рами, но так пересказать его ни одному поэту не удавалось. <...> Да и брался ли кто за это, не знаю… Александр Тимофеевский. <...> Один из интереснейших поэтов нашего времени, автор первой тоненькой книжицы «Зимующим птицам» (1992), а впоследствии книг «Песня скорбных душой» (1998), «Опоздавший стрелок» (2003), «Сто восьмистиший и наивный Гамлет» (2004), «Письма в Париж о сущности любви» (2005), «Размышления <...>