Алиса Ганиева, наверное, самая известная сегодня писательница нашего Юга. <...> Я допускаю, что тут действует (на меня, во всяком случае) обаяние ее облика на портретах. <...> С первой повести, за которую она получила премию «Дебют» лет пять назад, всякая новая вещь читается… сказал бы: пересказывается, да в том-то и штука, что не пересказывается эта прихотливая вязь повествования, где поступки действующих лиц переплетаются, пересекаются, переворачиваются с такой замысловатостью (не говоря уже об арабских, дагестанских и прочих исламского окраса понятиях и словечках, объясняемых в сносках), что смысл чтения открывается не в распутывании сюжетных узлов (эффектно автором перепутанных), а в общем ощущении реальности, которая предъявляется читателям сквозь этот уникальный калейдоскоп… <...> Как в монологе старухи, взявшей слово в разгар предсвадебного празднества (кажется, отмечается мавлид, день рождения Пророка), и вот, выйдя к микрофону, эта никому не ведомая ораторша после всех выслушанных до нее поздравительных тостов начинает свой спич, который все слушают, не смея прервать… и я прерывать не буду. <...> — Я желаю жениху и невесте столько коз, сколько звезд на небе, и столько несчастий, сколько волос на козах! <...> Пусть их род оскудеет, пусть прохудятся их кошельки и кишки, пусть небеса расплющат их в лепешку, а души горят в адском пламени, пусть стираются там и превращаются в Алиса Ганиева. <...> Пусть дети их не родятся, а если родятся, то оплачут тот день, когда их проклятый отец взял в жены их многострадальную мать. <...> Пусть лепра украсит их лица, а ноги сгниют в Сибири! <...> Желаю тебе, жених, мужского бессилия, позора на всю округу и вечной подагры! <...> Да предадут тебя тысячью тысячу раз, да плюнут в душу, как ты плюнул в сердце моей невинной дочери! <...> Не знать тебе счастья с этого черного дня! <...> Она продолжает вещать в том же духе, держась своего сюжета, а гости слушают, время от времени спрашивая друг у друга: «Кто это? <...> Если у этой неведомой <...>