. В известном смысле это был переходный год, ибо свободная общественная жизнь в стране окончательно стала нелегальной. <...> . В один из ноябрьских дней ко мне зашла моя старая знакомая — свободная художница и поэтесса Н-ва, член нашего «нелегального» литературно-о^жлосоорского кружка, и сообщила, что через несколько дней из Москвы приезжает в наш город Андрей Белый и что по приглашению лек - торского бюро при цензурном органе он прочтет ряд публичных лекций. <...> — Знаете, что я думаю, — продолжала поэтесса (я буду так называть ее для краткости): так как я — его старая знакомая и, так сказать, соратница по перу, то надеюсь, он не забыл еще нас, то есть меня и мужа. <...> Через два дня по городу были расклеены плакаты о предстоящих лекциях «поэта Андрея Белого». <...> Она собощила, что поддерживает связь с лекторским бюро и что Андрей Белый на следующее утро должен прибыть московским поездом. <...> В 8 час. утра прибыли в гостиницу, и швейцар дал нам справку, что Бугаев Борис Николаевич, из Москвы, только что въехал. <...> Пер - вой заговорила поэтесса: — Борис Николаевич, узнаете меня? — и она назвала свою фамилию, — не видались они около двадцати лет. <...> — Как же, разумеется, узнаю; очень рад! — сказал он хорошим, московским выговором и пожал ей руку. <...> Я обратил внимание на приятный тембр и музыкальность его голоса. <...> Поэтесса познакомила нас и — после не - скольких фраз о здоров ьи, дороге и предстоящих лекциях — приступила к делу: — Вот что, Борис Николаевич: здесь в гостинице и холодно, и неуютно, и хлопотливо. <...> Знаменитое имя сыграло свою роль: были заполнены не только все места и партере и на хо - рах, но и все проходы и свободное пространство вблизи самого лектора были за - 92 пружены студенческой и рабфаковской массой. <...> Чувствовалось, что добрую половину того, что он хотел и мог оказать из глубины души и от чистого сердца, он вынужден был промолчать. <...> Чи - тать публичную лекцию в таких условиях, когда за каждым словом автора, з а каждым его 'движением <...>