Владимир САЛИМОН * * * За наше счастливое детство хотя бы замолвить словцо, очнуться, умыться, одеться и начисто выбрить лицо. <...> На русское высокогорье я с ужасом буду взирать. <...> Я стану смотреть очумело на реки, луга и леса - как тощие сосны да ели раскачивают небеса. <...> Как с пустопорожнего неба на головы сыплются нам охвостки, ошметки, отребья - какой-то немыслимый хлам. <...> Какая-то гадость и мерзость меня под собой погребла - опивки, огрызки, обрезки, объедки с чужого стола. <...> * * * Не до конца, не в полной мере - чуть не задохся, жизнелюб, 117 всю ночь ворочаясь в постели. <...> Сильней боязни высоты в разлуке с женщиной любимой страх темноты и пустоты. <...> Старик глухой на оба уха, на оба глаза слеп. <...> * * * В самый раз самому с собой старые счеты свести в пору, когда над фабричной трубой больше флажку не цвести. <...> Больше не зреть хризантемам в саду имени Баумана, после стакана вина - только лишь сухость да горечь во рту. <...> 118 Зубы гнилые повыплюнув все чуть ли не до одного, что ты за зверь, мой случайный сосед, хохлик - на «ка» или «ко»? <...> * * * Стишок к стишку, строка к строке, а смысла нет ни в чем, по пьянке разве что к стене привалишься плечом. <...> Щекой коснешься ржавых труб, как будто мертвых губ. <...> Мертвец прижмется к мертвецу, как брат к сестре, как мать к отцу. <...> Кто кроме них перед Творцом замолвит пару слов за наших дур и дураков, за наших мудрецов. <...> Я все пьяней и, верно с пьяных глаз, мне мнится нож в груди моей, меч пострашней иных мечей, меч подлинней, потяжелей, меч острый, как алмаз. <...> Я знаю - все не так, а пули след - лишь тайный знак, причастных небесам. <...> Мой друг, который вусмерть пьян, всяк - перед Богом чист. <...> И я,готовый преступить последнюю черту, как всякий чудик, всякий псих - борюсь за чистоту. <...> Как самого себя на снимке, где крохотный - в одном ботинке, в девчачьем лифчике стою. <...> Бог весть, откуда что берется - и иноходь у иноходца, и острый глаз, и тонкий вкус. <...> Привычка вредная вдвойне - отождествлять себя с народом, калеку с нравственным уродом, и видеть <...>