Вот не так давно приехал из Парижа мой хороший знакомый, писатель. <...> И вот писатель рассказывает о Париже, о том, о сем. <...> А я тоже бывал там, и это меня мало интересует, но я слушаю, потому что в словах моего знакомого писателя повторяются мои когдатошние восприятия, и в них я вижу себя моложе на десять лет. <...> Да, вот еще, говорит знакомый писатель, не это главное, не это все; вот я поехал по такому-то адресу, видел и разговаривал с Алексеем Ремизовым. <...> Только сказал он это, а у меня сердце сжалось, как будто чем острым и горячим коснулись его. <...> Вот так сжалось сердце, что я глубоко и горько вздохнул: — Алексей Ремизов. <...> Гимназистами и реалистами^ Вздохнув глубоко и горько, я вспомнил о том времени. <...> И не хочу сейчас обращаться к каким-то справочникам и библиографическим указателям, чтобы выписать названия речизовских книг. <...> Не хочу этого делать, потому что жалко разрушить сладость горечи, что поднялась во мне. <...> И мне хочется сказать спасибо моему знакомому писателю, привезшему из Парижа два хороших, больших слова: Алексе и Ре - мизов . <...> Хороших, потому что Алексей Ремизов — это моя юность ( юность тех, кто увидел русское солнце в те годы, когда XI X век уходил, уступая место двадцатому; больших, потому что Алексей Ремизов — это Россия, для многих уже не знаемая, чужая. <...> И потому сначала напишу то, что думается, что поднялось во мне словами знакомого писателя, а потом, уже погодя, поищу книги Алексея Ремизова. <...> И все видели, что у Ремизова слово обыкновенное не может быть словом обыкновенным, что оно светится внутренней своей тайной, и с этой тайной надо осторожно. <...> А осторожно надо Выло тем, кто любил ремизовское слово. <...> Кто ухом для сердца мог ловить и точку, и тирешку, и слово, для чего-то именно тут поставленное. <...> Уши у нас были хорошие. нет, души у нас были молодые, и в душах этих тогда было что-то от эоловой арфы. <...> И потому находили мы ту ноту, оттолкнувшись от которой уже <...>