Портретная галерея Евгения ЩЕГЛОВА ИЗРАИЛЬ МОИСЕЕВИЧ Наше знакомство с ним произошло любопытно. <...> Библиотека Дома писателя, еще не сгоревшего, а роскошного до неправдоподобия. <...> Пожилой джент льмен, вальяжный, несколько барственный, но с голосом негромким и улыбкой постаромодному любезной, под бирает журналы и какието старые, пожелтевшие под шивки газет. <...> Напомню — на дворе журнальный бум, на род читает все подряд, в библиотеках очереди. <...> Я ничего у него не спрашиваю, но он, будто желая оправдаться, говорит мне чтото о Зощенко, материалы о котором искал. <...> Дескать, какой это был вели колепный писатель, разве что в гроб его вгоняли все кому не лень, а чтобы доброе слово о нем промолвить — так чего не было, того не было. <...> Ведь если мне так в жизни посчастливилось, то за быть Зощенко было бы невозможно. <...> Зощенко я никогда не видела, да и едва ли это было возможно. <...> Про свой возраст я ему не сказала, но ответила, что как раз о Зощенко сейчас читаю. <...> И протянула ему книжечку в зеленом коленкоре — «Будни» Израиля Меттера, только что изданную. <...> В разделе очерков и воспоминаний был и мемуар «Свидетельство современника» — о несчастном писателе, загнанном государством сначала в безумие, а потом на тот свет. <...> Накану не я была в гостях у Александры Иосифовны Любарской, прозаикафольклориста, арестованной в 1937м, но чудом выжившей. <...> Разговор у нас зашел о том, о чем говорили то гда все, — об открывшемся ужасе, которым так мощно пах нуло на всех нас, стоило открыть этот «ящик Пандоры» (оп ределение Александры Иосифовны). <...> Даже великий Твардовский — а его дневни ки тогда только что напечатались,— и тот, говорила А. <...> Никого эпоха не ми новала, всех измазала, как могла, покачала тогда скорбно го ловой А. И. Никого не измазавшегося не сыскать. <...> И сразу, едва только я книгу открыла, меня поразила крепость этой прозы. <...> Помню, о традиционности его внешне неброской прозы сказала както и А. <...> К тому, более позднему, времени <...>