Особня ком стоит такое специфическое и нетривиальное явление, как «петербургский текст русской литературы», концепцию которого предложил В.Топоров <...> Главное зависит от наличия конгени альной этому тексту задачи (идеи), если исходить из того, что в течение века определяло петербургский текст. <...> Петербург и «петербургский текст русской лите ратуры» (Введение в тему) // Топоров В.Н. <...> По мере неоспоримого размывания этого мировосприятия в советский и постсоветский периоды по нимаемый таким образом петербургский текст неизбежно «закрывался», становился замкнутой в себе сущностью. <...> Впрочем, уместнее, наверное, говорить о том, как проявляется в литературе по следнего времени «петербургский феномен» — если пони мать под последним именно неразрывное единство города в его (меняющейся) предметности, его отображений в кол лективном сознании, а также корпуса «петербургской классики». <...> Нужно учиты вать, что петербургский миф и текст еще в советское вре мя успели стать своего рода «брэндом» с жестким набором составляющих: Пушкин и Гоголь, Достоевский и Блок, Невский проспект и Медный всадник, Нева и бе лые ночи, Германн, Нос, Акакий Акакиевич и Раскольни ков. <...> В своей публицисти ке рубежа столетий он часто обращается к центральным 66 локусам города, к его перспективам, дворцам и памятни кам, черпая в этих образах стойкость в противостоянии с мутной, враждебной реальностью, да и с возрастом. <...> Эмблемы города: золо той купол Исаакия, «вечно вздыбленный конь с титаном и тираном на хребте», скверик, в котором «скромно грустил Александръ Сергеевичъ Пушкинъ», — сопровождают ге роя «Чумы» или «Интернационала дураков» в самых раз личных, но чаще всего особенно важных жизненных си туациях. <...> Это именно здесь другой сумасшедший когдато осуществлял выемку переписки двух собачонок» («Интернационал дураков», 2008). <...> Одна из них — «вариации на заданную тему», повтор ная разработка отдельных мотивов <...>