Валерий КУКЛИН
ВЕЛИКАЯ СМУТА
Исторический роман-хроника
ВСТРЕЧА
(7116 годъ от С. М — 1607 год от Р. Х.)
1
Божьим ли промыслом, своим ли умением, сказать трудно, но только вырвалась из калужской осады
рать Болотникова, разгромила каиново войско Шуйского, рассеяла рать московскую, как разбрасывает стаю
воробьев брошенный в них камень. В осаде изголодавшиеся, измученные, озлобленные на весь белый свет,
рубились воры яростно, ни боли, ни ран своих не замечая, ликуя лишь на миг при виде смерти поверженного
противника и тут же ожесточенно бия следующего.
Преследовать бежавших в страхе московитов они, однако, не стали. Бросились по оставленным избам
искать припасы, жуя на ходу пшено и муку, мерзлый лук и добытые прямо из кадушек плохо просоленные
грибы.
Хозяева в большинстве своем не спорили, отчасти из-за страха, отчасти от радости — кто как относился
к болотниковцам. Нашлись из посадских охочие помочь ворам. Десятка два таких побежало к царскому
наряду и встало на страже у оставленных пушек и порохового зелья на случай, если ратники Шуйского
опомнятся и захотят пушки отбить.
Мартовская оттепель была в разгаре: снег на открытых местах сошел, а на солнцепеках земля была
даже сухая, пылила под копытами коней из-под прошлогодней травы. В затихшем после боя небе пел
неожиданно ранний жаворонок.
— Любо мне поле, — выдохнул Болотников полной грудью. — Еще бы два дня за стенами — и,
кажется, умер бы… — вздохнул с наслаждением и закончил: — Как вина напился!
Едущие с ним рядом казаки почтительно молчали. Почерневшие от голода лица их выражали
непонимание слов своего вождя о воздухе, когда совсем рядом, в каком-нибудь доме, едят и пьют.
Болотников почувствовал это и сказал:
— Ступайте и поищите поесть. Только много сразу не хватайте, животы попортите.
Махнул рукой — и всадников будто ветром сдуло. А Болотников поехал к стоящему против Никитских
ворот наряду, увидел там стражу, узнал, кто такие, и, удивившись, похвалил.
— Моих ратников уж простите, калужане, — добавил. — Не со зла они про пушки эти забыли. С
голодухи, — и тут же с гордостью в голосе: — А Шуйских все-таки побили!
Мужики согласно засмеялись, попросили Болотникова взять их в свое воинство — очень, оказывается,
сердиты калужане на московитов, набезобразничавших здесь за три месяца больше, чем татары на Руси за
двести лет.
— У меня по доброй воле служат, — сказал в ответ Болотников. — Ни силой, ни деньгами никого не
удерживаю. Лишь бы знали и верили, что правому делу служим мы, и... не предавали.
Последнее слово далось ему с трудом: вспомнились разом и Пашков, и Ляпунов, и Сумбулов, и
каширские стрельцы. Их предательство послужило причиной поражения под Москвой. А ведь победа была
так близко! Будь его полки тогда в вере своей в царя Димитрия тверже — не было бы уж в Москве ни
Шуйского, ни иных бояр, не пришлось бы честным ратникам отсиживаться зимой в Калуге.
— Да мы, батюшка, никогда и никого не предавали! — уверенно заявил огромный мужик с
перевязанным через глаз лицом. — Мы завсегда были слову своему верны.
— Кроме как бабам, — вставил маленький крепкий мужичишка с лукавыми мелкими глазами и
вздернутым на округлом, как блин, лице носиком.
Мужики грохнули согласным смехом так неожиданно, что жеребец под Болотниковым вздрогнул и
запрял ушами.
— Любишь баб? — спросил мужичишку Болотников.
— А кто ж их не любит? — ответил круглолицый. — Особенно если чужая, да в избе тепло, да с печи
никто не подсматривает.
Мужики опять засмеялись.
— Острослов ты, я вижу.
— Не обращай внимания, Иван Исаевич, — сказал одноглазый великан. — Одно слово: Тимошка. Он
может целый день потешать. Скоморох, словом.
— Знаешь меня? — удивился Болотников.
Стр.1
— Так с кем еще будет столько казаков в охране ездить? — ответил великан. — Ты в войске Димитрия
Ивановича главный воевода. Как князь Иван Иванович у царя Василия.
— Смотрю я, ты тоже любитель поговорить.
Тут решил и Тимошка вставить слово:
— Знаешь былину про Никиту-кожемяку? Так это он и есть. Тоже Никитой зовут, тоже кожемяка,
только калужский.
Мужики опять в смех. Улыбнулся и Болотников.
— Что ж... будем знакомы, — сказал. — Вижу, что наряд в добрых руках, — и поехал дальше, не слушая
дальнейших зубоскальств маленького, говорящего что-то о пушке и подружке.
Хоть и победил Болотников нынче, на свободе гуляет, а нет радости на душе главного воеводы. Думы,
терзавшие его еще под Москвой, мучили и теперь. Сомнения, вначале смутные, превратились в твердую
уверенность.
Нет, не Димитрия-царя видел он в Самборе1
, не от государя всея Руси получил звание главного
воеводы. Слишком уж не похож осторожный человек с внимательным изучающим взглядом по повадкам
своим и по манере разговор вести на тех влиятельных особ, которых встречал Иван Исаевич во время своих
бесконечных скитаний по свету...
Татарский паша Бекет, к которому приволокли раненного в бою под Ельцом Болотникова, был ростом
невелик, как и самборский лжецарь, а видно было не по одежде даже, а по осанке, по движению каждому, что
не простой он человек. Так умел держать себя Бекет в гуще самой разношерстной татарской толпы, что ни
один из пленных не сомневался, что от слова именно этого брюхача зависит и будущее их, и сама жизнь...
«Ти!.. — сказал паша по-русски, чуть скосив один глаз в сторону висящего на руках джигитов
Болотникова. — Ти сильный. Ти бит рап».
Слов тех Болотников сразу не понял, но смысл ясен был, как приговор: «Ты будешь моим рабом...»
А этот самборский человек с царской печатью в руке, которой он оттиснул герб на разогретом и
пришнуренном к бумаге воске, говорил с Иваном Исаевичем о предательстве Шуйского и страданиях земли
русской так, как говорит человек о том, что хочет поспать либо поесть. Даже о желании своем бабой
воспользоваться говорят с большим чувством...
И вдруг Болотникова что-то смутило в собственных мыслях. Что-то продумал он сейчас, но сразу не
оценил… Что? О чем он думал только что?.. А может, то не мысль была, а какое-то слово?
Навстречу Ивану Исаевичу из крепостных ворот выехал Юрий Беззубцев — верный казачий атаман,
сумевший из окруженного царскими войсками Заборья выскользнуть живым и найти болотниковское войско.
— А я разыскиваю тебя, Иван Исаевич, — сказал казак, осадив коня в паре шагов от Болотникова. —
Куда ты пропал? Думал уж: не то убило тебя, не то увлекся ты преследованием, как молодой.
Красивое смуглое лицо, подстриженная с проседью борода Беззубцева вызывали у Болотникова
симпатию. Когда после боя при Котлах прошел слух, что Юшка Беззубцев делу царя Димитрия изменил, не
поверил Болотников. И был очень обрадован, когда увидел лихого атамана по-прежнему аккуратно
подстриженным и чистым во главе казацкого отряда, догнавшего его под Серпуховым. «Я думал, — сказал
тогда Беззубцев, — ты по Тульской дороге пойдешь. И оказался прав». При уходе из Заборья атаман потерял
половину своего полка, был ранен в руку, до сих пор держит ее осторожно.
— А здорово мы их! — восхищенно произнес Беззубцев. — Сразу за все! Теперь бы до самой Москвы
гнать, чтобы не опомнились.
— С кем? — охладил его пыл Болотников. — Тысяч десять войска едва наберем. Все голодом
измучены. Сегодня большая часть объестся, три дня блевать да поносить будет.
Тронул круп коня плеткой, поехал к воротам города. Беззубцев рядом.
— Так и отпустим? — спросил атаман. — Не добьем?
— Нет, — покачал головой Болотников. — Не получится добивать. Они теперь по лесам растекутся, а
после еще и в спину ударят. Думаю я, что князь Иван Иванович уже под Малоярославцем нам встречу готовит.
А мы на Тулу пойдем. К царевичу Петру.
И вновь подумал: «Чего это я такое в своих мыслях пропустил?.. Почему это так важно для меня?..»
Подковы звонко зацокали по каменным плитам Никитских ворот.
2
Путь от Калуги до Серпухова дня два с половиной. Но рать Болотникова ползла по дороге так, будто
собиралась пройти за месяц. Устали люди. Верховые — и те норовили с коней слезть, на телеги
взгромоздиться. А кто пешим шел — тот и вовсе занят был либо мыслями о том, как ноги не трудить, либо
где поудобнее присесть, спустив штаны. Ибо дристали так, будто спорили, у кого громче прозвучит. Поначалу
еще стеснялись друг друга, с дороги отходили, за деревьями да кустами прятались. А потом как-то
притерпелись. Идет какой-нибудь переевший с голодухи грибов, вдруг остановится, полы кафтана задерет на
голову, штаны спустит да тут же и сядет под ноги других. А те молча обходят, объезжают его. А если какой
возница сдуру такого сидельца кнутом огреет — ему же сопатку набьют. Тяжело шли, словом, невесело.
В городах и селах придорожных никто телег и коней не давал и за деньги. А грабить, отбирать
крестьянское добро Болотников запретил. Так что ратники его, памятуя о лютых смертях, принятых
мародерами от рук палачей Ивана Исаевича, и не помышляли нарушать приказ. Шли и шли, уставив взгляды
Стр.2
в землю, изредка поднимая глаза в надежде увидеть впереди какой-нибудь знак, обещающий конец пути, да
так и не видели...
Болотников с Беззубцевым ехали чуть позади передового отряда (на каждом переходе он менялся) и
чуть впереди запряженных в двойки да тройки пушек. Разговаривали. Точнее, говорил в основном Иван
Исаевич, почувствовавший во время похода прилив сил и подъем душевный. Рассказывал, то и дело
отвлекаясь, чтобы выслушать сообщения сотников, следящих, как идет войско, давал распоряжения, а после
вновь возвращался к истории своей прежней бурной жизни, странствиях и приключениях...
3
Паша Бекет велел продать зачинщика бунта русских рабов генуэзским купцам, имеющим в Кафре свои
торговые ряды на базаре. Ивана Исаевича после пыток слегка подлечили, подкормили и отвели в цепях на
невольничий рынок. После короткого торга заполучил его Франческо Мальпиеро, имевший во владении
своем не только два больших торговых судна, но и две боевые галеры для их охраны. На одну из таких галер
и привели Болотникова.
Место Ивану Исаевичу досталось под верхней палубой, доски которой в хорошую погоду снимались,
и гребущие невольники могли любоваться солнцем и облаками, а также вместе с плеточными ударами
получать солнечные, ибо воду питьевую для гребцов жалели, говоря, что на берегу ее тоже дают не даром.
Кормили же плохо. Зато длинными воловьей кожи бичами хлестали провинившихся подолгу и с
наслаждением.
Плавали в основном вдоль берегов, в плохую погоду и вовсе уходили в гавань, за стоянку в которой,
как не раз говорил сеньор Франческо, приходилось платить из купеческого кармана. И доскупердяйничал
Мальпиеро до того, что в один из особенно жарких дней на борту вовсе не оказалось воды для невольников.
Бичи взвивались в тот день чаще обыкновенного, но галера заметно отставала от спешащих в Порту торговых
кораблей. Итальянские солдаты, сидевшие здесь же и с тоской следящие за узенькой полоской берега, иногда
вставали и развлечения ради мочились на рабов.
В конце концов Болотников не выдержал издевательств, поймал на лету хлестающий кого-то рядом
бич, вырвал из руки надсмотрщика и сломал рукоятку о колено. Бросил бич себе под ноги, сел на место.
Гребцы замерли. Еще никто на галере не требовал смерти так откровенно. Здоровенный детинанадсмотрщик,
у которого вырвал бич Болотников, выпучил в удивлении глаза и пошел, сдуру не глядя, по
ступенями вниз, чтобы тут же наказать наглеца. Но кто-то подставил ему под последней ступенькой ногу, и
детина рухнул лицом и брюхом в зловонные доски прямо к ногам Ивана Исаевича.
Вот тут-то Болотников впервые по-настоящему убил человека. Он набросил свои кандалы на шею
надсмотрщика и, пересиливая отвращение, задушил верзилу железом.
Второй надсмотрщик в это время отдыхал в тени и пил воду. Поэтому ни он, ни солдаты не видели, как
Болотников подтащил мертвеца к себе, снял висящий у того на поясе ключ и отомкнул кандалы на
собственных запястьях и на левой щиколотке. (На деревянных галерах как-то не повелось заковывать рабов
на горячую клепку из-за боязни пожара и из-за того, что прослабленную клепку умелый раб может за две-три
ночи перетереть). А как отомкнул, так приказал рабам не шуметь и передал ключ соседу. Встал с бичом в руке
и пошел вверх по ступеням.
Но среди сорока собратьев по несчастью нашлось несколько таких, кто поднял крик и привлек
внимание солдат. Когда Болотников, невзирая на шум, поднялся до верхней ступени, в грудь ему уперлись
три пики. Иван Исаевич постоял мгновение и шагнул вперед, на острия...
Быть бы ему мертвому и кормить своим мясом рыб, да увидел стоящий на мостике капитан отважного
раба с бичом в руке, стоящего без дрожи против трех пик и трех мечей, крикнул солдатам, чтобы не трогали
дурака, пропустили на верхнюю палубу.
Опустили солдаты пики. Шагнул Болотников вперед.
Выбежал из-под навеса второй надсмотрщик, крикнул вниз, чтобы выкинули ему ключи от кандалов.
Выкинули рабы ключи. Никто не воспользовался возможностью освободиться...
А Болотникова оставили на верхней палубе со сломанным бичом в руке и предложили сразиться с
одним из солдат насмерть. В случае победы, сказал капитан, получит Иван Исаевич воды вдосталь.
Болотников победил вооруженного татарской кривой саблей солдата. Ибо с детства был воспитан на
боярском дворе князя Телятьевского боевым холопом, который должен уметь управляться с вооруженным
противником и голыми руками. Позволив солдату увлечься щелкающим и неустанно двигающимся кнутом,
Иван Исаевич приблизился к итальянцу на расстояние вытянутой руки и двумя ударами обезоружил его.
После сделал мертвый захват за шею, уперся коленом в позвоночник и глянул на капитана: ломать?
Засмеялся капитан, но убивать солдата не позволил. А как напился Болотников воды вдоволь, велел
невольника опять в цепи обрядить да спустить в трюм, в самое глубокое место галеры, куда со всех щелей
стекается вода, и даже крысы боятся спускаться.
Обязанностью Болотникова стало собирать гнилую воду в кожаный мешок и привязывать хурджун к
веревке. Второй конец веревки уходил наверх. Таким образом здесь следили за тем, чтобы в трюме всегда
было сухо. Невольники, работавшие в этой яме, не выдерживали и двух месяцев.
Стр.3