-
---
-
-----
-
-
Стр.3
УДК 82.092
ББК 83.3(2Рос=Рус)1
Л 22
Ланцов А.
Л 22 «Будут все как дети Божии…» Традиции житийной
литературы в романе Ф. М. Достоевского «Братья
Карамазовы»/ А. Ланцов. — СПб.: Алетейя, 2011. —
64 с.
ISBN 978-5-91419-496-0
Монография Алексея Ланцова посвящена выявлению житийных
источников последнего романа Ф. М. Достоевского.
В цент ре анализа — жанровые особенности романа, образы
святых — Феодосия Печерского и Алексия человека Божия,
напрямую связанные с главными героями произведения, особенности
осмысления Достоевским этических постулатов
жития, христианский подход писателя к разрешению проблемы
страдания.
Автор выдвигает и обосновывает гипотезу, согласно которой
Достоевский был близок к созданию принципиально нового
литературного жанра.
Монография адресована специалистам по творчеству Достоевского,
преподавателям литературы, аспирантам, а также
всем любителям русской классики.
УДК 82.092
ББК 83.3(2Рос=Рус)1
© А. Ланцов, 2011
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2011
© «Алетейя. Историческая книга», 2011
Стр.4
ЖАНРОВАЯ ПОЭТИКА ДРЕВНЕРУССКОЙ
ЖИТИЙНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
В силу ряда причин изучение в России древнерусской литературы
началось значительно позже, чем изучение романа. Только
в середине XIX в. активизируется деятельность по изданию
памятников отечественной словесности, начинают выходить
труды Ф. И. Буслаева, А. Н. Пыпина, Н. С. Тихонравова, посвященные
культуре Древней Руси. В 1862 г. издается «Житие
протопопа Аввакума» и выходит вторым изданием «Словарь
исторический о святых, прославленных в российской церкви».
К 1871 г. относится значительный труд В. О. Ключевского
«Древнерусские жития святых как исторический источник». В
эти же годы Археографическая комиссия переиздает «Великие
Четьи-Минеи» митрополита Макария. В целом, с 1850 по 1916
гг., Д. И. Абрамовичем, Н. П. Розановым, К. И. Невоструевым,
Н. И. Костомаровым, А. П. Кадлубовским и многими другими
было издано весьма значительное количество житий1
. Росло и
количество исследований древнерусской агиографии.
К сожалению, после 1917 г. новая политическая ситуация
разрушила этот набиравший силу процесс, а результатом
стало то, что и к концу XX в. «…методика изучения жанровостилистического
своеобразия литературных текстов этого
типа в нашей науке до сих пор остается невыработанной, и в
полной мере комплексного подхода к анализу агиографической
традиции пока не сложилось»2
, однако и в политически неблагоприятных
условиях входили работы, содержавшие анализ
поэтики житийной литературы. Это, прежде всего, работы
Д. С. Лихачева, В. П. Адриановой-Перетц и В. В. Кускова.
1
2
См., например, указатель литературы в кн.: Федотов Г. П. Святые
Древней Руси. — М.: Московский рабочий, 1990. — С. 240–242.
Минеева С. В. Истоки и традиции русского агиографического жанра//
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. — 2000. — № 1. — С. 20.
Стр.7
8
Алексей Ланцов. «Будут все как дети Божии...»
Среди многочисленных и разнообразных работ Д. С.
Лихачева, посвященных литературе Древней Руси, наиболее
репрезентативной является книга «Поэтика древнерусской
литературы», выдержавшая в 60–70 годы XX в. три издания
(последнее — третье — 1979 г.).
Д. С. Лихачев прежде всего отмечает, что «категория литературного
жанра — категория историческая», что выделение литературных
жанров имело на Руси во многом внелитературные причины
(«жанры определяются их употреблением»), что, наконец,
«жанры составляют определенную систему»1
. Необыкновенно
многообразны в древнерусской литературе жанровые обозначения.
Одна из причин этого — «древнерусские произведения <…>
соединяли в себе несколько жанров»2
. Скажем, произведение
состояло из жития, службы этому святому, описаний посмертных
чудес и т. д. «Множество произведений “нанизывали” на
одну тему отдельные, различные по своему жанру, более мелкие
произведения, например: “Сказание и страсть и похвала святою
мученику Бориса и Глеба”, где были действительно соединены
житие (“сказание и страсть”) с “похвалой”»3
.
Жанры не просто существовали в системе, но имели определенную
иерархию, эта была система иерархическая. Жанры
делились на «жанры-сюзерены» и «жанры-вассалы»4
. Вторые
входили в состав первых. «Произведения группировались в
громадные ансамбли»5
. Жанровый состав таких «ансамблей»
был отнюдь не однороден. Например, жанр ансамблевого
типа — патерик включал в себя не только рассказы из жизни
святых, но и иные многие жанры.
Литературные различия между жанрами были, по мнению
Лихачева, достаточно сильны. Древнерусские жанры различались,
например, образом автора: «Каждый жанр имеет свой
1
2
Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. — 3-е изд. —
М.: Наука, 1979. — С. 55–56.
Там же. — С. 58.
3 Там же.
4
5
Там же. — С. 59.
Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X–XVII веков. — Л.:
Наука, 1973. — С. 50.
Стр.8
Жанровая поэтика древнерусской житийской литературы 9
строго выработанный традиционный образ автора, писателя,
“исполнителя”. Один образ автора — в проповеди, другой — в
житиях святых (он несколько меняется по поджанровым группам),
третий — в летописи, иной — в исторической повести и т. д.»1
.
Литературные различия сказывались так же и в том, что
«древнерусские жанры в гораздо большей степени связаны с
определенными типами стиля, чем жанры нового времени»2
.
Попытку рассмотреть жития святых в качестве материала
«для наблюдения над развитием русской беллетристики» предприняла
В. П. Адрианова-Перетц (она автор главы «Сюжетное
повествование в житийных памятниках XI–XIII вв.» коллективного
труда «Истоки русской беллетристики»3
). По ее мнению,
многие агиографы, хорошо знакомые с античной литературой и
мифологией, «поставили перед собой задачу довести до читателя
учительную идею своего произведения в живых образах. Поэтому
они изображают жизнь своего героя, а не ограничиваются сообщением
о биографических сведениях: вводят внутренние монологи,
диалоги, дополняющие характеристику не только самого
святого, но и окружающих его друзей и врагов; используют и в
описании, и в речах и размышлениях те художественные детали,
которые помогают читателям живее представить обстановку, в
которой развивается действие, или настроение его участников.
В такой разработке житийной темы отразился не только литературный
вкус агиографов. Они делали своего рода уступку
интересу читателей к светской литературе и средствами этой
литературы стремились привлечь внимание к основной теме, к
главной идее жития и таким образом усилить воздействие ее
на сознание, т. е. заставить приемы художественной внерелигиозной
литературы служить практической цели религиозной
пропаганды <…>. Переводная византийская агиография передала
в русскую литературу элементы беллетристичности <…>.
Назидательной цели житийного повествования не противоречило
1 Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. — С. 69.
2
Там же. — С. 70.
3
Истоки русской беллетристики/Отв. ред. Я. С. Лурье. — Л.: Наука,
1970. — С. 67–107 (в дальнейшем ссылки на это издание приводятся
в тексте в скобках после цитаты).
Стр.9
10
Алексей Ланцов. «Будут все как дети Божии...»
то, что оно иногда превращалось в увлекательный рассказ о таких
событиях жизни святого, которые открывали возможность
более глубокого проявления его христианских добродетелей.
Там, где герой сказки и эпоса побеждает огромной физической
силой, воинским мужеством, умом или хитростью, житийный
герой одолевает силой веры, терпением, смирением и другими
качествами идеального христианина. Но сами препятствия,
встающие на жизненном пути святого, описываются агиографом
с такой силой изобразительности, которая дает право беллетризованным
образцам житийного жанра занять место в ряду
произведений художественной литературы» (68–69).
Что же вносили беллетристические эпизоды «в обязательную
сюжетную схему жития»? Они «шире, чем это предусматривалось
каноническим планом, показывали среду, в которой жил
и совершал свой подвиг главный герой, усложняли описание его
борьбы со всеми обстоятельствами, которые пытались мешать
подвигу», твердость и непреклонность святого по отношению к
родным во имя совершения подвигов веры рождало в читателе
невольное «не входившее в прямой замысел агиографа сочувствие
к их (родственников — А. Л.) страданиям», беллетристические
эпизоды способствовали более глубокому проникновению во
внутренний мир героя и его окружения, «перед читателем проходили
картины семейного быта, описания трудной и напряженной
борьбы святого с самыми разнообразными препятствиями,
которые он неизменно преодолевал. В конечном итоге все это
служило основной цели жития, делало ярче и убедительнее
образ святого и его подвиг» (69).
В результате этого меняется образ святого, он «перестает
быть схематично прямолинейным: горе покинутых родных и у
него может вызвать слезы сострадания; скрываясь от тех, кто
пытается вернуть его к “мирской” жизни, святой прибегает к
обману, хитрости; в минуты слабости у него вырываются жалобы
на трудность испытаний, мольбы о помощи свыше. Самое
преодоление таких настроений усиливает ценность подвига во
имя религии, и в то же время изображение этих настроений
и борьбы с ними является этапом в процессе становления
художественной литературы» (69–70).
Адрианова-Перетц обращает внимание на то, что исследователи
«уже давно связали» жития с греческим романом.
Стр.10