Леонид Андреев. Гостинец
I
-- Так ты приходи! -- в третий раз попросил Сениста, и
прийду.
И снова
они замолчали. Сениста
подбородка укрытый
жертву
лежал на спине,
на Сазонку; ему хотелось чтобы Сазонка подольше
его в
страху. Сазонке же хотелось уйти, но
одиночеству, болезни
он
в
третий раз Сазонка торопливо ответил:
-- Приду, приду, ты не бойся. Еще бы не прийти, конечно
до
серым больничным одеялом, и упорно смотрел
не
больницы и чтобы своим ответным взглядом он еще раз подтвердил
обещание не оставлять
уходил из
и
не знал, как это
сделать без обиды для мальчика, шмурыгал носом, почтисползал со
стула и опять садился плотно и решительно, как будто навсегда.
Он бы еще
было не о чем, и мысли приходили глупые, от
Сениста
солидным мастером
привычке. И еще
Сазонкой
посидел, если бы было о чем говорить; но говорить
которыхстановилось
смешно и стыдно. Так, его все время тянуло называть Сенисту по
имени и отчеству -- Семеном Ерофеевичем, что
нелепо:
было
был мальчишка-подмастерье, а
и пьяницей и
двух
звался
Сазонка
только по
недель не прошло с тех пор, как он дал
Сенисте последний подзатыльник, и эт обыло очень дурно, но и об
этом говорить тоже нельзя.
Сазонка решительно начал сползать со стула, но
не
доведя
дело до половины, так же решительно всполз назад и сказал не то
в виде укоризны, не то то утешения:
-- Такие вот дела. Болит, а?
Сениста утвердительно качнул головой и тихо ответил:
Ну, ступай. А то он бранить будет.
-- Это верно, -- обрадовался Сазонка предлогу. -- Он и то
приказывал: ты, говорит, поскорее. Отвезешь -- и той же минутой
назад. И чтобы водки ни-ни. Вот, черт!
Но вместе с сознанием, что он может
теперь
кроватей
частицы испорченный запахом
уйти
и испарениями
каждую
минуту, в сердце Сазонки вошла острая жалость к большеголовому
Сенисте. К жалости призывала вся необычная обстановка: тесный
ряд
с бледными, хмурыми людьми; воздух, до последней
лекарств
больного
человеческого тела; чувство собственной силы и здоровья. И, уже
не избегая просительного взгляда, Сазонка наклонился к Сенисте
и твердо повторил:
-- Ты, Семен... Сеня, не бойся. Приду. Как ослобонюсь, так
и к тебе. Разве мы не люди? Господи! Тоже и у нас понятие есть.
Милый! Веришь мне аль нет?
И с улыбкой
на
почерневших, запекшихся
отвечал:
-- Верю.
-- Вот! -- торжествоал Сазонка.
Теперь
Господи!
губах Сениста
ему было легко и приятно, и он мог уже поговорит о
подзатыльнике, случайно данном две недели назад. И он осторожно
намекнул, касаясь пальцем Сенина плеча:
-- А ежели тебя по голове кто бил, так разве это
Голова у тебяочень
со
стриженная.
Сениста опть
Ростом он был очень высок, волосы его, все в мелких кудряшках,
расчесанные
шапкой,
частой
улыбнулся, и Сазонка
гребенкой, подымались
и серые
так
припухшие глаза
искрились и
пышно и веселой
безотчетно
улыбались.
-- Ну, прощевай! -- сказал он, но не тронулся с места.
Он нарочно сказал "прощевай!, а не "прощай!, потому
выходило
опять вывел
совсем
что
Нужно было сделать что-то еще более душевное и хорошее, такое,
после
легко было бы уйти. И он неловко топтался на месте, смешной
своем
за который
взрослый, высвободил руку из-под одеяла и, как равный
душевнее, но теперь ему показалось этого мало.
которого Сенисте весело было бы лежать в больнице, а ему
детском смущении, когда Сениста
в
ег оиз
затруднения.
-- Прощай! -- сказал он своим детским тоненьким голоском,
его дразнили "гуслями", и
просто, как
протянул
ее Сазонке.
И Сазонка, чувствуя, что это именно то, чего не хватало
ему для плного спокойствия, постительно охватил тонкие пальчики
своей здоровенной лапищей, подержал их и со
Было что-то печальное
и загадочное в
горячих пальчиков: как будто Сениста был не только равным
можно было назвать Семеном
величавое, что на
вздохом отпустил.
прикосновении тонких
всем
людям на свете, но и выше всех и всех свободнее, и происходило
это оттого, что принадлежал он теперь неведомому, но грозному и
могучему хозяину. Теперь его
Ерофеевичем.
-- Так приходи же, = в четвертый раз попросил Сениста, и
эта просьба прогнала то страшное и
миг
осенило его своими бесшумными крыльями.
Он
стало жаль его -- очень жаль.
Когда Сазонка вышел из больницы, за ним долго еще
запах лекарств и просящий голос:
-- Приходи же!
И, разводя руками, Сазонка отвечал:
-- Милый! Да разве мы не люди?
II
снова стал мальчиком, больным и страдающим, и снова
гнался
со
зла?
такая удобная: большая да
поднялся
стула.
отчаянно
был
Стр.1