Слепухин Юрий Григорьевич
СТУПИ ЗА ОГРАДУ
Роман
Санкт-Петербург
1980
Стр.1
ЧАСТЬ I
Одиночество
Звонок залился так оглушительно громко, что мог перебудить спящих
всего квартала. Впрочем, многие ли спали в эту ночь? Улица, мокро блестящая
булыжниками в желтых пятнах света под раскачиваемыми ветром фонарями,
была безлюдной, и безлюдность — он не мог избавиться от этого ощущения —
была какой-то затаившейся. Те, кого не было сейчас на обмытых дождем
тротуарах, не просто отдыхали в своих домах — они прятались, ждали и
прислушивались.
— Кто там? — спросил за дверью настороженный женский голос.
Пико еще раз оглянулся — на улице не было никого — и приблизил лицо к
дверной решетке.
— Прошу прощения, сеньора, мне нужен доктор Ларральде,— сказал он
внятно, стараясь не повышать голоса. — По очень важному делу...
— Моего сына еще нет, — помедлив, отозвалась женщина из-за двери. —
А кто его спрашивает?
— Ретондаро,— сказал он еще тише, снова оглядываясь. — Пико
Ретондаро, к вашим услугам, сеньора. Мы с Хилем друзья. Когда он может
вернуться? Мне совершенно необходимо...
Дверь отворилась, и женский голос из темноты пригласил его войти.
Потом дверь захлопнулась за его спиной.
— Сейчас включу свет,— сказала сеньора Ларральде, продолжая возиться
с запорами. — Я до сих пор не могу опомниться... Какой день, сеньор
Ретондаро, какой день! Все эти бедные люди, которые ничего не ожидали, а
были, говорят, и с детьми...
Щелкнул выключатель. Пико увидел себя в обществе пожилой женщины с
испуганным выражением лица.
— Очень рад, сеньора. — Он поклонился. — Как поживаете?
— Проходите, сеньор. — Донья Мария открыла дверь в гостиную.— Я дам
вам кофе, вы совсем промокли. Сын должен вот-вот вернуться. С этими
событиями — вы сами понимаете — воображаю, что делается там, в
госпитале! Иисус-Мария, какой ужасный день...
Донья Мария повторила приглашение сесть и чувствовать себя как дома и
вышла. Пико, держа руки в карманах плаща, обвел взглядом маленькую,
старомодно обставленную гостиную. Семейные фотографии, маленькая
статуэтка Луханской мадонны, какие-то сувениры из ракушек. Большая цифра
16 на отрывном календаре. Он шагнул к календарю, сорвал листок и долго
смотрел на него, словно пытаясь разобрать иероглифы. 1955, 16 июня, четверг.
День поминовения святого Иоанна-Франциска Р. Что означает это «Р.»?
Римлянин? Был разве такой святой — Иоанн-Франциск Римлянин? Возможно,
был. Возможно, не был. Какое это теперь имеет значение?
Он сложил листок пополам, потом вчетверо и зачем-то спрятал его во
внутренний карман. Какой адский холод в этой комнате, здесь, очевидно,
никогда не топят. Черт, он весь промок. Сколько прошло часов? Сейчас уже
полночь, а началось это около полудня...
Точнее — около полудня началось в городе. Для них все это началось еще
сутки назад. На рассвете они — штурмовая группа, обозначенная в
диспозиции под кодовым именем «Хота», — уже шестой час томились в
прокуренных комнатах чьей-то пустой квартиры в Палермо, ожидая условного
сигнала по телефону. Задача, стоявшая перед ними, заключалась — если
вспомнить слово в слово текст диспозиции — в «содействии захвату казарм
1
Стр.2
Первого моторизованного полка Мальдонадо». Кто, собственно, должен был
захватывать Мальдонадо, кому они должны были в этом содействовать — они
не знали. По крайней мере, лично он не знал. Плохо представлял он и то,
каким образом тридцать человек с пятью «томпсонами» могли содействовать
захвату одной из самых крупных казарм столицы. Пистолеты-то у них были,
еще бы. У кого из студентов в наши дни нет пистолета! Но автоматов было
всего пять. Конечно, может быть, те, кому они собирались содействовать,
были вооружены лучше...
— Чашечку кофе, молодой человек? — Донья Мария поставила на стол
сахарницу и кофейник. — Что же вы не садитесь? И плащ лучше сняли бы,—
он у вас весь мокрый... Впрочем, здесь холодно...
Она говорила что-то еще, Пико ее не слышал. Присев к столу, он выпил
кофе почти залпом, не размешав сахар; хозяйка немедленно налила ему еще.
— Вы бесконечно любезны, сеньора,— пробормотал он сквозь сжатые
зубы, чувствуя, что его начинает колотить озноб. — Но вы должны знать, что
я замешан в сегодняшних событиях. Может быть, мне лучше выйти и
подождать Хиля на углу квартала...
— Еще чего, в такую погоду! — возразила донья Мария. — Вы думаете,
мой сын никогда не был замешан в событиях? Извините, я вас оставлю,—
ужин еще не готов...
Донья Мария вышла. Пико сидел, нахохлившись в своем мокром плаще, и
грел руки о кофейник. Потом он налил себе еще чашку и выпил так же,
залпом. Напоминание об ужине вызвало у него голодную спазму в желудке.
Впрочем, он где-то что-то съел. Несколько часов назад. Прежде всего нужно
восстановить в памяти — как, в какой последовательности все это случилось.
Утром они были там, в Палермо,— вся «группа Хота». Сидели и ждали
сигнала, чтобы идти брать это проклятое Мальдонадо. Но сигнал так и не был
получен, вместо этого около одиннадцати им позвонили и сказали, что весь
список «Хоты» попал в руки полиции, что план меняется соответственно
этому и все тридцать человек должны немедленно исчезнуть. Не только из
района Палермо, не только из Буэнос-Айреса — предпочтительно вообще из
Аргентины. На хорошем кастильском языке это означало: «Спасайся кто
может».
Они вышли втроем — он, Эрнандо и маленький Кѐрман с инженерного
факультета. Разобранный автомат Эрнандо рассовал по специально
приспособленным для этого карманам под плащом, а магазины отдал им. Два
унес Керман, а два остались у него. Он хорошо понимал, что если его
арестуют сейчас, пока у него еще нет фальшивого удостоверения личности, то
судьбу его решат не эти два магазина, а имя и фамилия, фигурирующие в
захваченном полицией списке штурмовой группы. К тому же, кроме магазинов
в кармане лежал пистолет. Подумаешь, одной уликой больше или меньше!
Он добрел пешком до Пласа Италиа. На улицах было спокойно, жизнь шла
своим обычным чередом. Только в баре, зайдя выпить кофе, он вдруг
сообразил, что произошло что-то очень важное с самим планом восстания и
дело вовсе не в захваченном списке. Его привыкший к логике ум юриста не
мог согласиться с тем, что атака на Мальдонадо отменена только потому, что
полиции стали известны фамилии некоторых из тех, кто должен был в этой
атаке участвовать. А распоряжение «исчезнуть из Буэнос-Айреса и
предпочтительно из Аргентины» — к чему оно? Значит ли это, что
руководство восстанием уже заранее, еще ничего не начав, предвидит провал?
Или восстание вообще отменено? Но ведь им же сказали, что речь идет лишь о
частичном изменении плана. Если заговорщикам все же предстоит
2
Стр.3
действовать, то в силу какой логики они перед этим распыляют свои силы и
лишаются определенной их части?
Он хорошо помнит, что думал обо всем этом, сидя в открытом на площадь
баре против памятника Гарибальди, а проклятые магазины упирались ему под
ребра и оттягивали карманы — два тяжелых прямоугольных бруска,
отштампованные из черной вороненой стали, теплые и какие-то скользкие на
ощупь. А потом вокруг него стало очень тихо, и он услышал вдруг, как кто-то
срывающимся голосом рассказывает, что полчаса назад самолеты морской
авиации атаковали правительственный квартал, сбросив бомбы на Розовый
дом и военное министерство. Началась паника, люди повалили к выходу. Ктото
кричал, что метро и троллейбусы уже стали, а автобусы будут пока ходить
по кольцевым маршрутам, минуя центр. Он продолжал сидеть в почти опустевшем
помещении, охваченный внезапной и отвратительной слабостью, и с
каждой секундой картина всего происшедшего становилась ему все более
беспощадно ясной...
— Ну, вот вы и дождались,— сказала донья Мария, заглянув в комнату. —
Хиль приехал, кто-то подвез его на машине. Сейчас будете ужинать.
Он поднялся из-за стола и отошел к окну, оттягивая кулаками карманы
плаща. Совершенно отчетливо ему вдруг вспомнился характерный звук
набитого патронами магазина, падающего на кафельный пол. Он выбросил их
в уборной, там же, в баре на Пласа Италиа. Такой тяжелый дребезжащий удар,
резкий и вместе с тем глухой, короткий и совершенно без резонанса. Он их
выбросил потому, что уже там, в опустевшем баре, еще не побывав на Пласаде-Майо
и не увидев всего своими глазами, он уже все понял, и понял, что для
него «революция» уже окончена...
Дверь распахнулась. Хиль Ларральде, небритый, отчего его ястребиное
лицо казалось еще более худым, в пальто и криво нахлобученной шляпе,
заглянул в гостиную.
— А, — сказал он, увидев гостя, — Ликург пожаловал? Привет. Я сейчас
помоюсь, минутку.
Донья Мария накрыла на стол, Вернулся Хиль.
— А ты? — спросил он у матери, увидев два прибора.
— Я давно поужинала,— ответила та,— ты же знаешь, мне запрещено есть
на ночь...
Поставив на стол сифон и початую бутылку дешевого «тинто», она
пожелала приятелям доброго аппетита и вышла.
— Давай поедим сначала,— сказал Хиль хмуро, придвигая свою тарелку.—
Я еще ничего не ел... Сестры там раздобыли пару бутербродов. Устал, как мул.
Ешь, после поговорим. Или ты куда торопишься?
— Нет,— ответил Пико и машинально посмотрел на часы.
Они покончили с ужином молча и очень быстро. Хиль собрал тарелки,
кости, пустую бутылку, унес все это на кухню и вернулся с уже знакомым
Пико кофейником.
— Ну, рассказывай,— пригласил он, разлив кофе. — Ты что, тоже влип?
— Да,— сказал Пико. — Понимаешь... Список группы, в которую я входил,
попал в руки полиции. А мы должны были выступить сегодня утром. Да, и
вдобавок после обеда полиция заняла все наши явки... насколько мне удалось
узнать.
— Фальшивки у вас есть у всех? — угрюмо спросил Хиль.
— Ни у кого их нет. Этот вариант не был предусмотрен.
— А что было предусмотрено? Устроить бойню в центре столицы,
накрошить человечины — и потом что? С комфортом переселиться в Уругвай?
Что же ты молчишь? Ты всегда обвинял меня в политическом дилетантстве.
Ладно, мы играли в политику. Но мы не убивали детей!!
3
Стр.4
После выкрика Хиля в комнате стало очень тихо. Слышно было, как за
окном, в вымощенном плитками патио, равномерно журчат стекающие с
крыши дождевые струйки. Пико отодвинул нетронутую чашку.
— Давай договоримся,— сказал он, сдерживая голос.— Или ты веришь мне
на слово, потому что никаких доказательств у меня сейчас нет, или я лучше
уйду!
— Куда ты к черту собираешься уйти без фальшивки? Говори, раз пришел.
Хотя я заранее могу сказать, что ты будешь говорить. Вы, невинные голуби,
ничего не знали, не правда ли?
— Да, мы ничего не знали. Мы — я, по крайней мере, говорю о своих
друзьях,— мы вошли в гражданское крыло заговора, будучи уверены, что
наши руководители обо всем осведомлены и будут держать нас в курсе. А
военных мы вообще не знали. Нам были только известны имена некоторых
высших офицеров флота — Кальдерон, Оливьери и еще двое-трое. А в
результате получилась гнусная история...
Он вытащил из кармана плаща смятую пачку, расковырял ее — сигареты
были сырыми. Хиль молча протянул ему свои.
— Я понял все, когда услышал о бомбардировке,— продолжал Пико, не
сразу раскурив сигарету. — Эти проклятые миликос 1 просто решили в
последний момент устранить нас из игры... и действовать своими обычными
методами. Я еще не совсем уверен, что наши имена попали в полицию без их
содействия...
— А они действительно там?
Пико помолчал.
— По крайней мере, за мной уже приезжали,— сказал он, усмехнувшись
одной стороной лица. — Я побывал у своей невесты... Ты ее, кажется,
знаешь... Лусиа Ван-Ситтер. Она съездила к нам и разговаривала с прислугой.
Приезжали около пяти вечера — спрашивали, где я и что я. Ну ладно, это
несущественно...
— Существенно здесь то, что вы все — ты и все твои р-р-революционно
настроенные сеньоритос,— все вы оказались сопляками. Ясно? Самые
настоящие безмозглые сопляки — вот кто вы такие, и я рад, что вам хоть
таким образом немного прочистили мозги. Ты мне хвастал когда-то, что
близок со стариком Альварадо — помнишь? Еще расхваливал его до небес:
«Гордость аргентинской науки, настоящий классический ум»,— ты уже не
знал, какими еще эпитетами его обвешать, А когда старик порвал с вашей
бандой—тебе, что же, этот факт ни на что не раскрыл глаза? Или ты тогда
решил, что ум у дона Бернарда не такой уж классический, а вот ум вицеадмирала
Кальдерона действительно...
— Пошел ты к черту, Ларральде! — крикнул Пико. — Я тебе уже сказал,
что в таком тоне нам разговаривать нет смысла! Легче всего указывать на
чужие ошибки, когда сам ничего не делаешь...
— Я-то как раз делаю! Я сегодня всю вторую половину дня только тем и
занимался, черт бы вас драл, что чинил и штопал последствия ваших
невинных ошибок! Тебе известно, что одна из первых бомб — на углу Пасео
Колон и Альсина, прямо перед министерством,— разорвалась в пяти метрах от
переполненного троллейбуса? Я это знаю, потому что некоторых пассажиров
потом привезли к нам... Тех, у кого осталось что к чему пришивать.
Остальных сгребали лопатой. Понял, революционер?
Пико снял очки, вытащил из кармана плаща скомканный платок —
мокрый, в прилипшем табачном мусоре — и стал бесцельно тереть стекла.
1 М i 1 i с о s (исп.) — пренебрежительная кличка военных в Аргентине.
4
Стр.5