Волей-неволей приходится считаться с этим явлением,
когда есть несомненные данные, что даже такие люди, как светлейший князь Тавриды -- Потемкин, были
вовсе не чужды влияниям мистического течения. <...> Те, которым не везло у игрального
стола, отходили, брались за стаканы, подходили якобы послушать, о чем говорят на диване, но снова
быстро поворачивались и, точно железо к магниту, тянулись снова играть. <...> Сам Доронин (он проиграл сегодня много, но не успел еще сосчитать и сознать свой проигрыш)
заботился об одном только -- чтобы всем было весело и приятно, и то делал, якобы для оживления игры,
большую ставку у игрального стола, то подходил потчевать кого-нибудь ужином, то прислушивался и
вставлял свое слово в разговор на диване. <...> Проговорил это вдруг молодой человек в атласном кафтане. <...> -- Это -- Орленев, Сергей Александрович, -- заговорил он тоже шепотом, -- племянник старика
Орленева, у которого дом на Фонтанной был... вот что умер недавно. <...> -- Я встретился с ним у Гидля, в кондитерской, -- снова оправдывался Доронин. <...> -- Он сказал мне,
что у его дяди был дом на Фонтанной. <...> Но никто хорошенько не помнил старика Орленева, у которого был дом на Фонтанной. <...> 2
Только по временам, когда вдруг с той стороны комнаты, где стояли клавесины, раздавались звуки
грустно-тихой, хватавшей за душу, увлекавшей музыки, все лицо Орленева оживлялось, и он улыбаясь
прислушивался. <...> На этот раз он позвал, чтобы играть на клавесинах, музыканта, впрочем довольно известного в
Петербурге и по кондитерским, и по веселым домам, и так вот, по частным вечерам холостых людей. <...> Он обыкновенно садился за клавесины и начинал
импровизировать. <...> Когда немец играл, он весь отдавался его музыке и не мог уйти, когда она кончалась, надеясь
снова услышать ее; музыкант играл снова, и Орленев слушал и не мог уйти. <...> Бесчисленными испытаньями,
Дана нам Промыслом,
Чтобы развить нашу волю. <...> 3
Когда завязался разговор на угольном, за камином, диване, музыкант сделал перерыв, и Орленев <...>
Записки_прадеда.pdf
М. Н. Волконский
Записки прадеда
Предисловие
Изучать XVIII столетие, в особенности конец его, и оставлять без внимания ту несомненную
склонность к мистическому и таинственному, которая служит одной из характерных черт этого времени,
так же невозможно, как писать картину без фона. Волей-неволей приходится считаться с этим явлением,
когда есть несомненные данные, что даже такие люди, как светлейший князь Тавриды -- Потемкин, были
вовсе не чужды влияниям мистического течения.
Зная, что меня интересует эта сторона жизни прошлого века, один из приятелей моих доставил
мне найденные им у себя в деревне записки своего прадеда.
Рукопись оказалась не лишенной интереса и очень характерной и послужила содержанием
предлагаемой повести, расположение которой по главам вполне соответствует первоначальному
источнику. Изменено лишь изложение, сделанное более удобочитаемым слогом, придана литературная
обработка и взяты вместо подлинных вымышленные имена и фамилии некоторых действующих лиц.
На рукописи сделаны довольно искусно пером два рисунка, иллюминованные красками. Один, на
заглавном листе, изображает человека в белой длинной одежде с обручем на голове. Левой рукой он
показывает на землю, а правую, в которой держит жезл, -- поднял. Пред ним куб с лежащими на нем
чашей, мечом и диском. На другом рисунке, помещенном в конце, -- слепой с полным мешком за плечами
плетется ощупью, не видя, что пред ним на поверженном обелиске разинул на него пасть огромный
крокодил.
"История сия, -- говорит автор записки в своем предисловии, -- вполне правдива, ибо имеет
предметом своим не праздный вымысел, но правду истинную. Уразумением ее да просветит свой разум
мудрый, а глупец, видящий в чтении лишь препровождение времени, пусть скажет: "Сие не токмо
произойти не могло, но даже и невероятно!" Смущаться ли мнением неразумных, коих удел есть
верхоглядство и мракобесие!
Но прочесть с пользой желающий в смысл изложения таковой пусть вникает и по трезвом
размышлении истину от лжи отличит, ибо истина мудрому сама по себе понятна станет.
Для сего единственным пособием собственный разум и чистота сердца послужат. Неразумному,
сколько ни толкуй, все темно, непонятно и сомнительно будет, а мудрый в том самом свет обрящет, от
чего у глупого глаза слепнут, ибо свет для глупого тьмы горше!"
I
Молодой Орленев
У веселого, симпатичного всем Кирюши Доронина, жившего в родительском доме на отдельной
квартире на холостом положении, собрались приятели.
Низкая, прокуренная комната полна была народа. В табачном дыму краснело пламя догоревших
почти до подсвечников свечей, и обитые расписанным красками полотном стены сливались, теряясь в
одном общем, неопределенном тумане.
У покрытого зеленым сукном стола столпились игравшие. Там то притихали, когда наступала
минута ожидания, кому сдаваемые карты покажут выигрыш, то слышались восклицания, отрывочные и
неясные, иногда даже слишком -- словно выкинули что -- громкие, и снова согнутые спины игроков
сжимались теснее, и наступала тишина, в которой раздавался приятный и знакомый всем
присутствовавшим шелест колоды.
Был тот час пьяной игорной ночи, когда бывшие в обороте деньги распределились уже и
понемногу спрятались у прибравших свой выигрыш. Игра перешла на мелок.
Несколько человек, и между ними один, на вид старше всех остальных, отделившись в сторонку,
сидели на угольном закаминном диване с длинными французскими трубками и пили вино, не беспокоясь
тем, когда проливали и плескали чокаясь.
Стр.1