Виктор Петрович Астафьев
Творец и мыслитель
Date: 2 августа 2009
Изд: Критический ежегодник -- 1979. (Сост. А. Ленщиков),М., "Современник", 1979
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
В. П. АСТАФЬЕВ
ТВОРЕЦ И МЫСЛИТЕЛЬ
Одно из самых ярких воспоминаний моего детства по какому-то капризу судьбы или
закономерности ее связано со Львом Николаевичем Толстым. В деревенской школе, куда я пришел
учиться в первый класс осенью тысяча девятьсот тридцать второго года, приезжий учитель прочел нам,
сельским детям, еще не умеющим читать, рассказ о Жилине и Костылине. Это было такое потрясение,
что я долго не мог ничего более слушать и воспринимать, с криком вскакивал по ночам и все время
пытался пересказать жуткую историю о двух русских солдатах, бежавших из плена, всем, кто желал ее
слушать. Бабушка, слушая меня, не раз плакала и повторяла: "Господи, господи! Вот она какая, жизня-то
человеческая, чего только в ей не натерпелись и не натерпишься... -- и, к случаю, наказывала: -- Учись
хорошенько, старших слушайся -- старшие худому не научат..."
С тех пор я не перечитывал рассказ Льва Николаевича Толстого "Кавказский пленник" и
перечитывать не буду, ибо живет он во мне каким-то давним, отделенным от всего остального
прочитанного и услышанного ярким озарением, и мне все еще хочется пересказывать бесхитростную и,
может быть, самую романтическую историю в нашей русской литературе. Возможно, и тяга к творчеству
началась с того, в детстве искоркой занявшегося желания поведать услышанное, что-то, конечно же,
добавляя и от себя.
Самое любимое мое произведение у Льва Николаевича -- "Хозяин и работник". Оно не только
совершенно по исполнению, но еще и поучительно для нас, ныне работающих пером в том смысле, что в
угоду литературной схеме нельзя попускаться жизненной правдой. Уверен, что в исполнении
большинства современных отечественных писателей "хозяин" никогда не вернулся бы спасать
"работника", не замерз бы сам, наоборот, как и полагается держиморде-кулаку, сделал бы все, чтобы
погубить "эксплуатируемого", ибо есть он в нашем понимании "паразит", а у паразита какой может быть
характер, какое "нутро"?! Только темное, гнилое, паразитское! Великий же писатель и мыслитель видел
и понимал человека во всей его объемности, со всеми его сложностями и противоречиями, порой
чудовищными.
Вот в этом, на мой взгляд, и заключаются традиции Толстого, воспитанного, кстати сказать, на
традициях той зрелой русской литературы, которая уже существовала до него и величие которой он
преумножил и поднял на такую высоту, до которой надо всем нам тянуться и тянуться, чтобы заглянуть в
ее беспредельные глубины.
Отдельного любимого толстовского героя у меня нет, я люблю их всех, от мальчика Филипка,
незадачливого Поликушки и до пугающе-недоступного, прекрасного князя Андрея Болконского и его
сестры Марьи.
За жизнь свою я перечитывал "Войну и мир" раз пять. Самое яркое впечатление было, когда я
читал эту книгу в госпитале. Те ощущения, та боль, какие я пережил, читая "Войну и мир" на
госпитальной койке, больше не повторились. Но каждое следующее прочтение романа открывало мне
новые, ранее не увиденные и неизведанные "пласты", ибо сама эта книга, как Жизнь, как Земля, велика,
загадочна и сложна.
Лет десять назад я -- наконец-то -- решился съездить в святое место -- Ясную Поляну и был
потрясен равнодушием и праздностью толпы, жидким потоком плавающем по аллеям, дорогам и
тропинкам усадьбы. Посетители что-то жевали, фотографировались "на память", хохотали, припоминали
какие-то сплетни о Толстом, а главным образом о жене его и детях. Какая-то простодушная пожилая
женщина высказалась насчет могилы Толстого: "Такой, говорят, большой человек был, а могила
сиротская, без креста. Денег, что ли, жалко?" Какой-то седовласый гражданин в рубахе-распашонке, с
лицом закаленного кухонного бойца кричал в кафе усадьбы: "Почему это водка есть, а коньяка нету? Я
хочу благородного человека помянуть благородным напитком!.." Рядом сидела его внучка или дочка
Стр.1