Андрей Соболь
ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ БАРОНА ФЬЮБЕЛЬ-ФЬЮТЦЕНАУ
Источник: А. Соболь. Человек за бортом. Повести и рассказы. М.: "Книгописная палата", 2001. -320
с.
OCR и вычитка: Александр Белоусенко, февраль 2008. http://belousenko.com/
Это рассказ о том, как погиб барон Оскар Бернгардович Фьюбель-Фьютценау, последний в
древнем роду, единственная уцелевшая особь мужского пола российских Фьюбель-Фьютценау, потомок
мальтийского рыцаря, как вычеркнут был из списка московских жителей барон Фью-Фью, проживавший
на Арбате, по Нащокинскому переулку.
И еще рассказ о том, что в жизни нашей сосед по коридору может стать и ангелом-хранителем и
убийцей -- и разве знал барон Оскар Бернгардович, что с Пембеком входит в дом его неминучая судьба?
Пембека вселили к барону в январский вьюжный день, когда на Арбатской площади сугробы в
чехарду играли, а по крыше бывшей "Праги" ветер метался бешенее пойманного мешочника. Но сам-то
Пембек был тих и скромен, из трех баронских комнат удовлетворился той темной, где раньше лежали
дорожные принадлежности, баулы всякие, чемоданы (рьяным путешественником был когда-то барон, -но
об этом ниже), председателя домкома, водителя своего, облобызал, а барону, подав руку, сказал
грустно:
-- Эх, жизнь! Приходится тревожить чужих благородных людей. Ради всего, снизойдите.
И ножкой шаркнул, маленькой ножкой; ножка в желтом ботинке на пуговичках, а на голове
пышная меховая шапка с длинными ушами-хвостами, хоть подбородок подвязывай, да еще раза два
вокруг шеи оберни, а на плечах пальтецо демисезонное, цвета облупленного кирпича из развалившегося
московского дома.
И вот попозже, когда у себя в новой комнате повозился, покашлял, насморкался, обои общупал и
часов в девять постучался к барону -- "разрешите войти" -- и снял свой полярный головной убор,
оказалось, что весь-то он в кулачок и весь безволосый; даже вместо бровей пустое место.
И нежным, даже при шести градусах тепла баронской комнаты, нежнее девичьего вздоха голоском
отрекомендовался новый уплотнитель:
-- Пембек, Капитон Иоаннович, православный интеллигент, невзирая на иностранную фамилию
почти из Диккенса, по слову моего близкого друга, артиста Первой студии Художественного театра.
И, присев рядом, молвил Пембек барону:
-- Вы не сомневайтесь, дорогой, высокопочтенный барон, что в моем лице вы найдете подлинного
соседа в нашей сегодняшней собачьей жизни. Эх, жизнь. Я буду уважать ваши почтенные годы, ваше
благородное звание, не поддающееся аннулированию.
Я за аристократию с детских лет и, между прочим, за культуру.
Откланявшись, Пембек исчез, длинные заячьи хвосты, пятнистые, юркие, мелькнули, барона
Фьюбель-Фьютценау по лицу мазнули, мимо недоумевающих старческих глаз пронеслись и тоже исчезли.
Сгинули хвосты, Пембек сгинул -- до утра, чтобы потом, на следующий день, почти с рассвета,
когда еще окна безжизненно-сини, а за окнами жизнь мертва, глубоко, зловеще, навсегда внедриться в
бедное баронское русско-немецкое существование, по Нащокинскому переулку, в январский снежный
посвист.
Поутру у Пембека в кармане лежала баронская продовольственная карточка, -- мадам Тотейль, из
подвального этажа, посредница по ликвидации баронских остатков и поставщица предметов первой
необходимости, была отринута в 24 минуты и безоговорочно отправлена назад в подземелье.
К вечеру рядом с карточкой очутились ключи и даже ключик от заветного секретера.
В ящиках и сундуках Пембек обрел катастрофическую пустоту, в секретере трудились
перевязанные лентами письма, бумаги; долго дрыгали заячьи хвосты, сокрушались, долго не могли
успокоиться.
Дня через три Пембек переселился к барону, завладел оттоманкой, покрыв ее последним
уцелевшим ковром -- тем самым, что висел над кроватью барона и сырость прятал, гнойные пятна
истерзанных обоев.
Морщась, барон пополз в коридор, в темени охал, из темени вытащил старые худосочные ширмы
и отгородил оттоманку.
А к концу недели сказал Пембек, что у барона слишком длинная и неудобопроизносимая фамилия,
Стр.1