Иван Шмелев. Человек из ресторана
Ольге Шмелевой
Человек мирный и выдержанный при моем темпераменте -- тридцать восемь
лет, можно так сказать, в соку кипел,-- но после таких слов прямо как ожгло
меня. С глазу на глаз я бы и пропустил от такого человека... Захотел от
собаки кулебяки! А тут при Колюшке -- и такие слова!..
-- Не имеете права елозить по чужой квартире! Я вам доверял и комнату
не запирал, а вы с посторонними лицами шарите!.. Привыкли в ресторанах по
карманам гулять, так думаете, допущу в отношении моего очага!..
И пошел... И даже не пьяный. Чисто золото у него там... А это он мстил
нам, что с квартиры его просили, чтобы комнату очистил. Натерпелись от него
всего. В участке писарем служил, но очень гордый и подозрительный. И я его
честью просил, что нам невозможно в одной квартире при таком гордом
характере и постоянно нетрезвом виде, и вывесил к воротам записку. Так ему
досадно стало, что я комнату его показал,-- и накинулся.
"За человека не считаете" и то и се!.. А мы, напротив, с ним всегда
очень осторожно и даже стереглись, потому что Колюшка предупреждал, что он
может быть очень зловредный при своей службе. А у меня с Колюшкой тогда
часто разговор был про мое занятие. Как он вырос и стал образованный, очень
было не по нем, что я при ресторане. Вот Кривой-то, жилец-то наш,-- фамилия
ему Ежов, а это мы его промежду собой звали,-- и ударил в этот пункт. По
карманам гуляю! Чуть не зашиб я его за это слово, но он очень хитрый и
моментально заперся на ключ. Потом записку написал и переслал мне через
Лушу, мою супругу. Что от огорчения это он и неустройства, и предлагал
набавить за комнату полтинник. Плюнул я на эти пустые слова, когда он и
раньше-то по полтинникам платил. Только бы очистил квартиру, потому прямо
даже страшный пo своим поступкам... И на глаза-то всегда боялся показаться
-- все мимо шмыгнуть норовил. Но с
Колюшкой был у меня очень горячий
разговор. Я даже тогда пощечину ему дал за одно слово... И часто он потом
мне все замечания делал:
-- Видите, папаша... Всякий негодяй может ткнуть пальцем!..
А я смолчу и думаю себе: молод еще и не понимает всей глубины жизни, а
вот как пооботрется да приглядится к людям -- другое заговорит.
А все-таки обидно было от родного сына подобное слушать, очень обидно!
Ну лакей, официант... Что ж из того, что по назначению судьбы я лакеи! И
потом, я вовсе не какой-нибудь, а из первоклассного ресторана, где всегда
самая отборная и высшая публика. К нам мелкоту какую даже и не допускают, и
на низ, швейцарам, строгий наказ дан, а все больше люди обстоятельные бывают
-- генералы, и капиталисты, и самые образованные люди, профессора там и
вообще, коммерсанты и аристократы... Самая тонкая и высокая публика. При
таком сорте гостей нужна очень искусственная служба, и надо тоже знать, как
держать себя в порядке, чтобы не было какого неудовольствия. К нам принимают
тоже не с ветру, а все равно как сквозь огонь пропускают, как вес равно в
какой университет. Чтобы и фигурой соответствовал, и лицо было чистое и без
знаков, и взгляд строгий и солидный. У нас не прими-подай, а со смыслом. И
стоять надо тоже с пониманием и глядеть так. как бы и нет тебя вовсе, а ты
все должен уследить и быть начеку. Так это даже и не лакей, а как все равно
метрдотель из второклассного ресторана.
-- Ты,-- говорит.-- исполняешь бесполезное и низкое ремесло! Кланяешься
всякому прохвосту и хаму... Пятки им лижешь за полтинники!
А?! Упрекал меня за полтинники! А ведь он и вырос-то на эти полтинники,
которые я получал за все -- и за поклоны, и за услужение разным господам, и
пьяным, и благородным, и за разное! И брюки на нем шились на эти полтинники,
и курточки, и книги куплены, которые он учил, и сапоги, и все! Вот что
значит, что он ничего-то не знал из жизни! Посмотрел бы он, как кланяются и
лижут пятки, и даже не за полтинник, а из высших соображений! Я-то всего
повидал.
Когда раз в круглой гостиной был сервирован торжественный обед по
случаю прибытия господина министра. и я с прочими номерами был приставлен к
комплекту, сам собственными глазами видел, как один важный господин, с
орденами по всей груди, со всею скоростью юркнули головой под стол и подняли
носовой платок, который господин министр изволили уронить. Скорей моего
поднял и даже под столом отстранил мою руку. Это даже и не их дело -- по
полу елозить за платками... Поглядел бы вот тогда Колюшка, а то -- лакей!
Я-то, натурально, выполняю свое дело, и если подаю спичку, так подаю по
уставу службы, а не сверх комплекта...
Я как начал свою специальность, с мальчишек еще, так при ней и остался,
Стр.1