...В Чите книг было у нас сначала очень мало, строжайше было нам запрещено иметь чернила и
бумагу; зато беседа не прекращалась; впоследствии составился хор отличных певцов. <...> Ночью при затворенных дверях и окнах воздух становился спертым; двери отворялись с
утреннею зарею, которую я ни разу не проспал, я тотчас выходил на воздух освежиться. <...> Одна душа жила в Чите, о которой я душевно соболезновал, Александра Григорьевна Муравьева,
урожденная графиня Чернышева. <...> Муж ее, Никита Михайлович, уже в феврале прибыл в Читу; супруга
его рассталась с двумя дочерьми и сыном, передав их бабушке Екатерине Федоровне Муравьевой,
поспешила в Сибирь, чтобы с мужем разделить изгнание а все испытания. <...> ...В конце мая прибыла в место нашего заточения Елисавета Петровна Нарышкина1, урожденная
графиня Коновницына, в сопровождении Александры Васильевны Ентальцевой2. <...> Они были
нашими ангелами-хранителями и в самом месте заточения; для всех нуждающихся открыты были их
кошельки, для больных просили они устроить больницу. <...> А. Г. Муравьева чрез тещу свою Екатерину
Федоровну Муравьеву получила отличную аптеку и хирургические инструменты; мой бывший товарищ
штаб-лекарь Ф. Б. Вольф жил в этой больнице и всегда успешно помогал больным... <...> Сверх
того, многие из моих товарищей получили классическое образование; беседа их была полезнее всякой
книги; мы их упросили читать нам лекции, в продолжение долгих зимних вечеров: Никита Муравьев,
имея собрание превосходных военных карт, читал нам из головы лекции о стратегии и тактике; Вольф -о физике, химии и анатомии; Бобрищев-Пушкин 2-й -- о высшей прикладной математике; Корнилович и
Муханов -- читали историю России; Одоевский -- русскую словесность. <...> Нас запирали в 9 часов вечера, по пробитии зари, не позволяли иметь свечи, а как невозможно
было так рано уснуть, то мы или беседовали в потемках, или слушали рассказы Кюхельбекера о
кругосветных его путешествиях и Корниловича из отечественной истории <...>