Николай Алексеевич Раевский
Джафар и Джан
Источник текста: "Джафар и Джан": Жазушы; Алма? <...> Слушайте, правоверные, правдивую повесть о том, что случилось в царствование многомудрого
халифа Гарун ар-Рашида, которого нечестивые франки именуют аль-Рашидом, -- да ниспошлет ему Аллах
в райских садах тысячу гурий, кафтаны из лунного света и мечи, сверкающие, как река Шат-эль-Араб в
июльский полдень. <...> Двадцать глав будет в сем сказании, и каждая из них повествует о вещах весьма удивительных,
которые во времена Гарун ар-Рашида, повелителя премудрого и правосудного, случались так же часто,
как часты таифские розы в садах Багдада и весенние бури в сердцах девушек. <...> Абан Лахыкой -- тоже, но друг друга они терпеть не
могли. <...> Однажды шестнадцатилетняя принцесса Джан, знавшая грамоте, у себя в комнате читала подругам
Ибн-Мюназира. <...> Прелести
открылись полностью, ибо при халифе Гарун аль-Рашиде -- да ниспошлет Аллах его душе прелести
райские -- при халифе Гарун аль-Рашиде только персиянки носили шаровары, а все четыре девушки были
арабками. <...> К тому же сидели они в одних рубашках из египетского полотна, столь прозрачного, что
человек с плохим зрением подумал бы, что на подругах вообще ничего нет. <...> Лучи его, правда, редко добирались до комнаты Джан, но прохлады летом и
там не было. <...> Покончив со стихами, принцесса вынула из выложенного перламутром сундука
толстую рукопись в переплете из красного сафьяна. <...> Это была любимая книга Джан и ее подруг -персидская "Хезар Эфсане" -- "Тысяча Повестей", недавно только переведенная на арабский язык. <...> В
прошлом году отец Джан, эмир Акбар, получил ее в дар от самого халифа и, вернувшись из Багдада,
подарил книголюбивой дочери. <...> Сам эмир знал твердо, что книги -- вещь очень почтенная и читать их
следует, но для чтения у него всю жизнь не хватало времени. <...> Дел всегда было множество, и придворный чтец,
седобородый перс, знавший арабский язык лучше собственного <...>
Джафар_и_Джан.pdf
Николай Алексеевич Раевский
Джафар и Джан
Источник текста: "Джафар и Джан":Жазушы; Алма?Ата; 1966
OCR & Spellcheck -- computers, г. Алматы
Я сказал это и ушел, а повесть осталась...
Низами.
Слушайте, правоверные, правдивую повесть о том, что случилось в царствование многомудрого
халифа Гарун ар-Рашида, которого нечестивые франки именуют аль-Рашидом, -- да ниспошлет ему Аллах
в райских садах тысячу гурий, кафтаны из лунного света и мечи, сверкающие, как река Шат-эль-Араб в
июльский полдень.
И вы, гяуры[1] слушайте, пока вы еще попираете землю и не заточены в пещеры преисподней, где
определено вам томиться в ожидании последнего суда.
Двадцать глав будет в сем сказании, и каждая из них повествует о вещах весьма удивительных,
которые во времена Гарун ар-Рашида, повелителя премудрого и правосудного, случались так же часто,
как часты таифские розы в садах Багдада и весенние бури в сердцах девушек.
1
Непутевый народ -- поэты, не все, правда, по многие... Позабыв наказ пророка, пьют вино,
развратничают всемерно, издеваются над людьми и друг над другом, а порой и о самом Аллахе
всемогущем такое пишут, что и повторить страшно.
Ибн-Мюназир[2] сочинял хорошие стихи. Абан Лахыкой -- тоже, но друг друга они терпеть не
могли. Однажды Ибн-Мюназир так ославил Абана в своей сатире, что и добропорядочным мужчинам
читать ее было негоже, а девушкам и подавно... Читать-то в те времена почти никто из девиц, даже весьма
знатных, не умел, но послушать тайком непристойные сказки и стихи охотниц было много. И во дворцах
такое случалось...
Однажды шестнадцатилетняя принцесса Джан, знавшая грамоте, у себя в комнате читала подругам
Ибн-Мюназира. Сатиры не докончила. Бросила на курси[3] лист шелковистой бумаги и, ухватившись
тонкими пальцами за край дивана, затряслась от неудержимого смеха. На ее черных глазах выступили
веселые слезы.
-- Ой, не могу, не могу... Прямо умереть можно...
Трех слушательниц тоже душил смех. Толстушка Фатима, дочь торговца сафьяном, сползла от
хохота на ковер. Дочь адмирала Ибн-Табана, высокая худощавая Зара, визжала и била в ладоши так
громко, что в дальнем углу комнаты индийский попугай завозился в своей бронзовой клетке и закричал
хриплым, птичье -- человеческим голосом:
-- Бисмиллах... Бисмиллах...[4]
Озорница Зюлейка, дочь кади[5], расходилась пуще всех. Лежа на спине, задрала загорелые ноги и
дрыгала ими так, точно ей прижгли седалище красным перцем. На золотых ножных браслетах шалуньи
вспыхивали и гасли зеленые огоньки изумрудов. Забыла проказливая девушка суру Корана: "...они не
должны ударять ногою об ногу, так, чтобы через то не открывались закрываемые ими прелести". Прелести
открылись полностью, ибо при халифе Гарун аль-Рашиде -- да ниспошлет Аллах его душе прелести
райские -- при халифе Гарун аль-Рашиде только персиянки носили шаровары, а все четыре девушки были
арабками. К тому же сидели они в одних рубашках из египетского полотна, столь прозрачного, что
человек с плохим зрением подумал бы, что на подругах вообще ничего нет.
Жарки летние вечера в Багдаде, а в городе Анахе, на самом краю Сирийской пустыни, они еще
Стр.1