Я. П. Полонский -- Н. Н. Страхову
Публикация и комментарии Л. Р. Ланского
"Литературное наследство", том 86
М., "Наука", 1973
OCR Бычков М. Н.
9 декабря 1864 г.
И я благодарю вас, милый Николай Николаевич, за воспоминания об А. А. Григорьеве -- и за
помещение его писем1. Благодарю вас -- во-первых, за то, что статья ваша как нельзя лучше напомнила
мне мои первые, юношеские отношения к покойному Аполлону Александровичу -- мою веру в его
гениальные способности,-- в его призвание быть критиком или замечательным мыслителем. Вы кончили
тем, с чего я начал, но гораздо меня счастливее... никогда не кончите тем, чем я кончил...
Во-вторых, статья ваша, т. е. письма Григорьева, -- вероятно заставит меня опять приняться за
"Свежее преданье" и продолжать его2...
В-третьих, письма, вами напечатанные, утвердили меня в том мнении, какое в последнее время я
составил себе об Аполлоне Григорьеве.
Если оно и несправедливо -- то да не убоюсь я вам его высказать -- моя несправедливость не
оскорбит и не обидит мертвого, тогда как его несправедливость или ваша может еще обидеть меня как
живого. Впрочем, на святой Руси принято за правило: обижай человека пока он жив -- т. е. пока он это
чувствует и понимает; а когда умрет,-- тогда не смей! Тогда воздай ему все то, чего ты лишал его при
жизни,-- ибо мертвый этого не почувствует.
Не менее вас я жалею о кончине вашего друга3,-- он верил во многое, во что и я сохранил еще
веру.-- Он не принадлежал к числу тех, к которым я когда-то обратился с следующими стихами:
Остановись! ужель намедни,
Безумец, не заметил ты,
Что потушил огонь последний
И смял последние цветы...
Григорьев был человек замечательный -- был одарен несомненно громадными способностями, и
если б ум его не был подвержен беспрестанным разного рода галлюцинациям,-- он не остался бы
непонятым и, быть может, был бы единственным критиком нашего времени...
Призраки беспрестанно мешали ему: истины он не видал,-- он иногда только ее вдохновенно
угадывал -- он верил там, где надо мыслить, и мыслил там, где надо верить. Рутина была ему невыносима;
он искал нового пути -- быть может, даже не раз находил его, но ни сам не мог хорошо разглядеть его, ни
другим указать...
Конечно, не он был виноват -- виновата природа, или сущность его личности. Он был человек
двуличный -- двуличный не в пошлом смысле слова, но двуличный, как Янус,-- глядел назад -- глядел
вперед -- и это мешало ходить ему -- спутывало иногда в мозгу его все эти в одно и то же время
воспринятые и задние и передние впечатления.
Двойственнее человека трудно было найти. В одно и то же время он совмещал в себе и попа и
скомороха, и Дон-Кихота и Гамлета...
Если б Григорьев родился в XVII столетии -- он надел бы на себя вериги и босой, с посохом, ходил
бы по городам и селам, вдохновенно проповедуя пост и молитву, и заходил бы в святые обители для того,
чтоб бражничать и развратничать с толстобрюхими монахами -- и, быть может, вместе с ними глумиться и
над постом и над молитвою...
В наше время Григорьев упивался православными проповедями -- уединенным мышлением
Киреевского, погодинскими письмами, и в то же время переводил Байрона... В 1856 году говорил мне в
Москве, что целует конец кнута, и наизусть читал патриотические стихотворения Майкова; а в 1860 году
клал на музыку и пел известное стихотворение:
Долго нас помещики душили
и окрашивался в красный цвет на студенческих попойках того времени.
Стр.1