Полевой Н. А. Толки о "Евгении Онегине", соч. А. С. Пушкина // Пушкин в прижизненной
критике, 1820-1827 / Пушкинская комиссия Российской академии наук; Государственный пушкинский
театральный центр в Санкт-Петербурге. - СПб: Государственный пушкинский театральный центр, 1996. -
С. 271-275.
http://feb-web.ru/feb/pushkin/critics/vpk/vpk-271-.htm
Н. А. Полевой
Толки о "Евгении Онегине", соч. А. С. Пушкина
Прелесть нового творения Пушкина, несправедливость наших журналистов, которые, воздавая
неумеренные похвалы своим содругам, с холодностью, мимоходом упомянули об издании "Онегина"1;
желание показать читателям, какими причинами можно оправдать издание одной песни "Онегина" и
отвратить обвинения в подражании, чем укоряют некоторые критики, и словесно и печатно, нашего
поэта2, - вот что руководствовало мною, когда я писал небольшие, больше библиографические, нежели
критические, замечания на "Онегина"! Расположение и слог моих замечаний доказывают, что я не
сочинял полного и подробного разбора. Дозволив себе шутки насчет уклончивых критиков, я слегка
упомянул о так называемой многими романтической поэзии, определил сочинение Пушкина, представляя
в пример очерк живописца и особенный род музыкальных произведений, называемый capriccio; наконец,
говорил о содержании и красотах поэмы.
На мои замечания отвечал г. -въ строгими суждениями, в N 8 "Сына отечества", призывая на
помощь математику и что-то доказывая, - что-то, повторяю: прочитав несколько раз статью г. -ва, я не
мог добиться, чего он точно хочет.
Я благодарил бы его за некоторый род одобрения "Телеграфу", ибо другие журнальные критики
без пощады бранят меня, и, читая их рецензии, право, можно подумать, что "Телеграф" хуже покойного
"Журнала для милых"3. Г. -въ отдает "Телеграфу" справедливость, но в то же время не упускает заметить,
что я хвалю Пушкина из корыстолюбивых видов, стараясь получить от него стихов, что я представляю
Пушкина товарищем Бейрона и проч. и проч. Да простит ему критика такие замечания и прибавки!
Пропустим мелочные привязки и коснемся того, что он называет ошибками, которые могут
распространять ложные понятия о Пушкине и вообще о поэзии.
Г. -въ начинает восклицаниями: "Кто отказывает? кто не восхищался? кто не сознается (речь о
Пушкине), что он подарил нашу словесность прелестными произведениями?" - Во-первых, некоторые, к
счастию, немногие, думают о Пушкине совсем иначе4; во-вторых, принимаясь уличать другого в ошибках
и распространении ложных понятий, не худо самому быть осторожнее. Г -въ, например, олицетворяет
словесность отдельно и заставляет Пушкина дарить ее прелестными произведениями! Обозначив поэмы
и стихи Пушкина прилагательным прелестные, он совсем не выразил характера его творений и, забыв,
что творения Пушкина есть часть нашей словесности, напомнил мне того русского прозаика, который,
описывая шествие царя Михаила Федоровича в Москву, говорит, что Москва выбежала к нему навстречу,
поставила трон с царем себе на голову и - внесла в Кремль!5
"Но для чего же всегда сравнивать его (Пушкина) с Бейроном, с поэтом, который, духом
принадлежа не одной Англии, а нашему времени, в пламенной душе своей сосредоточил стремление
целого века, и если б мог изгладиться в истории частного рода поэзии, то вечно остался бы в летописях
ума человеческого?" - Но для чего же обвинять меня в том, чего я никогда не говорил? Я выше сказал и
опять честь имею повторить, что я никогда не называл Пушкина равными Бейрону и не делал их
общниками одинаковой славы! Для чего же опять назло грамматическому и логическому порядку
сочинять период, в котором нет связи? - После слов "принадлежа не одной Англии", вероятно, г. -въ хотел
сказать - но целой Европе, ибо Англия и время не могут быть равноположными понятиями.
Сосредоточить в душе своей стремление целого века Бейрону было также невозможно, ибо слово целый
может относиться к слову век тогда, если мы примем его в смысле столетия. Г. -въ, верно, хотел сказать -
"соединил (или, положим, хоть сосредоточил) наклонность своего века", и здесь можно бы понять, что
Бейрон был, так сказать, отпечаток нынешнего времени... - Наконец, из расположения слов "если б мог
изгладиться... в истории поэзии, то остался бы в летописях ума" - выходит, что Бейрон тогда только
остался бы в летописях ума, когда изгладился бы в истории поэзии. Но история поэзии разве не часть
летописей ума человеческого? Разве Тредьяковский может изгладиться в сих летописях? Никогда! Он
будет в них как памятник стремления к поэзии без таланта6. История поэзии повторит все имена, только
Стр.1