Олин В. Н. Критический взгляд на "Бахчисарайский фонтан", соч. А. Пушкина // Пушкин в
прижизненной критике, 1820-1827 / Пушкинская комиссия Российской академии наук; Государственный
пушкинский театральный центр в Санкт-Петербурге. - СПб: Государственный пушкинский театральный
центр, 1996. - С. 198-202.
http://next.feb-web.ru/feb/pushkin/critics/vpk/vpk-198-.htm
В. H. ОЛИН
Критический взгляд на "Бахчисарайский фонтан", соч. А. Пушкина
Пушкина, по справедливости, можно назвать первым русским поэтом нашего времени, особенно в
отношении к слогу и легкости версификации. Сверх сего, он оригинален: достоинство чрезвычайно
важное! Впрочем, я не намерен здесь исчислять отличительных свойств музы нашего ми?нстреля, ибо
хочу говорить не вообще о характере и физиогномии его стихотворений, но единственно о новом его
сочинении: "Фонтане Бахчисарайском".
Итак, взглянем, во-первых, на красоты сего стихотворения, во-вторых, на план, в третьих, на
некоторые недостатки или слабости. Но, разбирая сей прелестный феномен в нашей литературе, я не
стану говорить ни о слоге, ни о версификации оного, ибо слог Пушкина везде жив, блистателен и
правилен, а версификация везде музыкальна.
В "Бахчисарайском фонтане" есть прелестные картины, достойные кисти лучших художников; но
воображению некоторые из оных необходимо нужно пополнять или довершать. К картинам полным
принадлежат, во-первых, картина гаремских пленниц, сидящих вокруг фонтана и ожидающих Гирея (см.
стр. 7 ст. 16 и след.); во-вторых, картина спящей Марии, княжны польской, в то же самое время, когда
приходит к ней ночию Зарема (стр. 20 и 21 ст. 14 и след.). К картинам второго рода, то есть неполным,
принадлежат, во-первых, самое начало повести; во-вторых, картина фонтана слез, довольно темная (стр.
30 ст. 6 и след.); в-третьих, картина остатков роскоши Бахчисарайского дворца (стр. 31 ст. 16 и след.). Не
вменяя в погрешность неполноту и, так сказать, неопределительность картин пиитических, согласимся,
впрочем, что сим картинам гораздо лучше быть всегда сколько нужно полными; ибо картины не суть
описания, которые очень часто можно только что эскизировать.
Из описаний особенно достойны примечания, по своей прелести и отделке, описание гаремской
жизни (см. стр. 3 и 4); описание гаремского эвнуха (стр. 5, 6, 7, и 17) и описание грузинки Заремы (стр. 10
ст.5 и след.). Чрезвычайно приметно, что стихотворец, настоя, так сказать, в описании эвнуха, хотел
непременно выставить перед глаза своих читателей сего гаремского стража и прекрасно успел в своем
намерении.
Рассказ Заремы (см. стр. 22 ст. 8 и сл.), когда она говорит Марии, что предметы минувших дней
глубоко врезаны в ее памяти, но что она не помнит, почему и каким образом оставила родину,
необыкновенно прелестен по своему быстрому переходу от незнания к некоторым местным и, так сказать,
романтическим обстоятельством, чрезвычайно удачно избранным:
Родилась я не здесь, далеко,
Далеко... но минувших дней
Предметы в памяти моей
Доныне врезаны глубоко.
Я помню горы в небесах,
Потоки жаркие в горах,
Непроходимые дубравы,
Другой закон, другие нравы;
Но почему, какой судьбой
Я край оставила родной,
Не знаю; помню только море
И человека в вышине
Над парусами...........
Заметим, что в этом прекрасном рассказе бейронизм мастерски выдержан.
Выше сего я уже сказал, что не стану говорить о слоге и версификации сего стихотворения,
потому что слог Пушкина везде жив, блистателен и правилен, а версификация везде музыкальна; и в
отношении к сему достоинству, к картинам и описаниям, повесть сия прелестна.
Стр.1