В.Ф. Одоевский
Свидетель
В. Ф. Одоевский "Повести и рассказы", ГИХЛ, 1959. Примечания Е.Ю. Хин
Џ "Im Werden Verlag". Некоммерческое электронное издание. Мюнхен. 2006.
http://imwerden.de
(Посв. А. И. Кошелёву)
...Я выскочил из коляски и целовал родную землю. Звон русского православного колокола вывел
меня из этого чувства самозабвения, которое находит на душу при виде отчизны, особливо после
десятилетней с ней разлуки. Невдалеке на пригорке белелись стены монастыря. Забыв усталость, я
бросился в отворенные врата храма, не с холодным любопытством путника, но как младенец бросается в
объятия матери. Это испытали все после долгой разлуки с родиною.
Всенощная отошла. Сквозь полукруглые окна проходили длинные, багровые лучи заходящего
солнца, волновались в облаках церковного фимиама и рядами ложились на светлую позолоту иконостаса
-- как долгая, горькая, взволнованная кровавыми страстями молитва, достигшая наконец скинии завета
души человеческой. Свежий вечерний воздух проникал в растворенные двери. Миряне начали выходить
из церкви; за ними черною полосой потянулась монастырская братия. Я стоял неподвижно; опустелый
храм мне казался еще величественнее, еще благодатнее. Его вид наводил те мысли, которые исчезают
среди толпы, в жизни мятежной, которых не может уловить слово, но которые так внятно говорят
сердцу. Почти неслышный шорох заставил меня заметить, что я не один. В отдаленном углу я заметил
монаха, распростертого на хладном помосте. Невольное любопытство заставило меня также остаться в
церкви. Наконец отшельник встал; лицо его осветилось лучами солнца.
Незнакомец, казалось, также узнал меня. Мы сошлись ближе.
-- Ты ли это, Ростислав?
-- Ты ли это, Григорий? -- И мы бросились друг другу на шею. Я узнал старого товарища по
службе, старого товарища моего детства.
-- Что значит твое платье? Что значит твое бледное, изнывшее лицо? Ты ли это, удалой гусар,
украшение петербургских балов?
Монах не отвечал ни слова, вздохнул глубоко и повел меня в свою келью. Вот что он рассказал
мне:
"Вскоре после твоего отъезда в чужие края я отправился в отпуск к родным; в семье я нашел
матушку, уже очень слабую и больную; моего младшего брата я почти не узнал: в его возрасте человек
так быстро переменяется, -- а я уже лет пять не видал его; теперь ему было около семнадцати лет; он был
прекрасен собою и самого милого юношеского характера. Матушка не хотела отпускать его; она его
одного из всех детей кормила сама, а ты знаешь, что это обстоятельство производит между матерью и
детьми какую-то таинственную, неразрывную, почти физическую связь, которая усиливает в высшей
степени и без того горячее материнское чувство и не проходит с летами. Вячеслав совсем было
согласился на желание матери. Но когда он увидел мой блистательный мундир, мои усы, наслышался
моих рассказов о полковом, приятельском круге, о театре, о всех наслаждениях петербургской жизни, -он
позабыл просьбы матери, свои обещания и стал неотступно просить у нее позволения вступить в
военную службу. Я присоединил к его просьбам мои; я представил матушке все выгоды, которые ему
доставит этот род жизни; напоминал ей, что мы будем друг другу подпорою; обещал быть при Вячеславе
неотлучно, быть для него не только братом, но отцом. После долгой борьбы матушка однажды наедине
подозвала меня к своим креслам и сказала: "Я не могу больше противиться вашим просьбам. Я не хочу,
чтобы дети мои могли когда-либо обвинять меня в том, что я помешала их счастию в жизни. Возьми
Вячеслава с собою; но, Ростислав, не радуйся моему согласию; ты не знаешь, какую ответственность я на
тебя налагаю; если бы я могла от кресел дойти до кареты, я поехала бы с вами, но это было бы
бесполезно; для меня, старухи, все равно -- семь- сот верст или семь сажен, -- мне за вами не угнаться; я
была бы вам только помехою в жизни, а ты знаешь, что я не принадлежу к числу тех матерей, которые по
Стр.1