МИНОБРНАУКИ РФ
ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ
ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ
«ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
И. Ю. Тихонова
ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ
ФИЛОСОФСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
НА РУБЕЖЕ XX—XXI ВЕКОВ
Учебно-методическое пособие
Воронеж
Издательский дом ВГУ
2016
Стр.1
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение ............................................................................................................. ..4
Постмодернизм как смысловая основа нового жизненного пространства
человека ................................................................................................................ 5
Проблемы самоопределения человека ……………………...........................15
Проблема культурной интеграции…………………………………………...28
Проблема коммуникации в новом жизненном пространстве….………….36
Потребление как проблема современной антропологии…………………..40
Новые аспекты в проблеме телесности………………….. ...........................59
Проблемы философской антропологии и медицины………………….……65
Основные понятия…………………………………………………………….72
Заключение ……………………………………………………………………74
3
Стр.3
некогда написанному в действительности или в воображении сценарию»2. В
такой ситуации с позиции философии постмодерна возможно построение и
постижение реальности только посредством симуляции и как нонфинальной,
то есть принципиально незавершенной, бесконечно интерпретируемой
и лишенной претензий на подлинность.
Осмысливая себя как время «пост», современная культура отказывается
от свойственных традиционной философии принципов, главным из
которых был принцип логоцентризма. В соответствии с ним в мироздании
усматривалась некая универсальная закономерность, основанная на прочном
и устойчивом Логосе, легитимирующая все начинания и дающая иллюзию
предзаданной истины, лежащей в основе бытия, разгадать которую
и воплотить в реальность должен человек. Осуществлённый в постмодернизме
отказ от идеи конструирования какой-либо всеобъемлющей смысловой
матрицы, претендующей на статус универсальной парадигмы, ведет к
ориентации на восприятие мира в качестве хаоса. Так, Ж. Делез и Ф. Гваттари
замечают: «Мир предстает вне какой бы то ни было возможности задать
его целостную метафизику... Мир потерял свой стержень... Мир превратился
в хаос»3. Кроме того, Делез вводит понятие хаосмоса — как состояния
нескованных возможностей, которое, с одной стороны, дает человеку
больше возможностей для самоопределения, с другой, создает стремление
поставить себя в зависимость от чего-либо, во избежание опасности
самостоятельных решений.
Подобное мироощущение позволяет на основании отказа от усмотрения
наличия какого бы то ни было исходного смысла за вещами признать
фрагментарность культурного пространства и возможность сочетать
эти фрагменты по собственному усмотрению. Отбросив основные идеи западного
мировоззрения: рационализм, логоцетризм и метафизическую
ориентацию, постмодернизм акцентирует внимание на «тотальном отсутствии
исходного смысла бытия» (М. Фуко). Акцент в этой связи переносится
на опыт, открытый в неопределенное будущее, ориентированный на
поиск различий и не имеющий в своей основе никакой концептуальной
матрицы.
Формируется установка на идиографизм и эклектизм. Идиографизм
предполагает понимание реальности как неунифицированной и не подлежащей
познанию посредством поиска общих закономерностей. «Эклектизм есть
отправная точка современной культуры в целом: человек слушает реггей,
смотрит вестерн, ест пищу от McDonald's за ланчем и блюда местной кухни
за ужином, пользуется парижской парфюмерией в Токио и носит одежду в
2 Бодриияр Ж. Прозрачность зла / Ж. Бодрийяр. — URL: http://philosophy.ru/library/baud/zlo.html
(дата обращения: 04.05.16).
3 Делёз Ж. Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип / Ж. Делез, Ф. Гваттари. — URL:
http://lib.rus.ec/b/371300/read (дата обращения: 04.05.16).
6
Стр.6
стиле «ретро» в Гонконге; знание — это материал для телевизионных игр» 4.
Эклектизм культуры постмодерна является своего рода противопоставлением
упорядоченности, характерной для эпохи модерна, имеющей четко сформированные
идеалы и цели развития. Этот эклектизм и является отправной точкой
для понимания сущности современного пространства культуры, которое
лишь внешне кажется игривым скольжением по поверхности смысла. Недоверие
к идеалам и, как следствие, отказ от жестких структур, которые потеряли
свою когнитивную и нормативную значимость в двадцатом веке, и привело,
на наш взгляд, к культурной ситуации, которую можно представить в
образе пустоты. Именно в эту пустоту погружен современный человек, жизнь
которого, с одной стороны, лишена глубины и смысловой наполненности, а
потому, равнодушный ко всему, он мечется из стороны в сторону в поисках
новых ощущений. Но с другой стороны, он — человек трагичный, поскольку
за внешней свободой, легкостью существования и кажущейся поверхностностью
мышления скрывается тоска по утраченным смыслам и идеалам, являвшимся
духовным пристанищем личности.
Подобное отсутствие раз и навсегда заданного смысла ведет к характерному
для постмодернистского сознания увеличению рефлексивности,
к необходимости осознанного выбора определенных норм и моделей
существования в противоположность прежнему, часто некритическому,
их принятию.
Идею рефлексивности как главной специфической черты нового типа
мировосприятия в основу анализа трансформации общества заложил
известный социолог Э. Гидденс. Несмотря на отказ от идеи перехода к постмодернити,
он все же попытался выразить суть социальных изменений с
помощью понятия радикализированной модернити. Переход за пределы
многообразных институциональных учреждений модерной эпохи еще не
свидетельствует о преодолении последней, но дает нам основания говорить
о ее радикализации. Именно с повышением рефлексивности, обусловленной
изменением системы ценностей человека, и с глобализацией Э.
Гидденс связывает возникновение процесса радикализации.
Фрагментация культурного пространства и дробление общества на
мелкие группы усиливают разрыв во взаимосвязи между индивидами и затрудняют
формирование ими общих норм и целостного образа той социальной
группы, в рамках которой протекает их повседневный опыт. Рефлексивность
порождается необходимостью выбора в ситуации отсутствия
прежних фиксированных норм и ценностей, ценностного плюрализма и
отсутствия как таковой единой основы бытия.
Рост рефлексивности, наблюдаемый в современном обществе, становится
в большей степени возможным в силу того, что индивид благодаря
4
Иванов Д. В. Виртуализация общества : Версия 2.0 / Д. В. Иванов. — Санкт-Петербург : «Петербургское
Востоковедение», 2000. — С. 34.
7
Стр.7
неограниченному доступу к информации получает возможность накопить
знания о необходимых ему сторонах действительности и сформировать
собственную точку зрения на определенную проблему. Такой путь является
в корне отличным от предшествующего способа оценки действительности,
возможной только в рамках традиции, общественных норм и т. п.
Традиционно нормы обеспечивали человеку чувство безопасности.
Однако современная ситуация характеризуется достаточно высоким уровнем
благосостояния и социальной защищенности, в результате чего человек становится
менее уязвим, а потому необходимость в прежнем жестком регулировании
жизни уменьшается. Поэтому на первоначальном этапе прежние
функции норм и ценностей становятся менее востребованными. Более того,
на мировоззрение человека все более оказывает влияние повседневный опыт,
который в ситуации радикальных общественных трансформаций, должен
строиться по новым ценностным критериям и с учетом ориентации на будущее.
Традиционные культурные нормы и ценности первоначально отбрасываются,
поскольку вступают в противоречие со стремлением к самовыражению
и только потом, после эйфории свободы человек начинает задумываться
о необходимости подчинения своей жизни неким образцам.
Таким образом, в современном обществе традиции и ценности оказываются
жизнеспособны лишь в той мере, в какой они в состоянии оправдать
свою значимость и авторитет в диалоге и борьбе с другими ценностями.
То есть следование традициям и их принятие возможно в настоящее
время только лишь на рациональных основаниях. Даже своего рода протесты
против релятивизации общественной жизни и возврат к прежним
ценностям проходят в русле рефлексивности.
Постмодерн как историческое время, сменяющее модерн, определяется
трансформацией человеческой природы и изменением места человека
в социальной структуре. Как и теоретики постиндустриализма, постмодернисты
обращаются, прежде всего, не к глубинным характеристикам этой
эпохи, а к тем ее чертам, которые поддаются наиболее явному противопоставлению
важнейшим признакам предыдущих периодов. С подобных позиций
анализируются явления демассификации и дестандартизации, отход
от прежних форм индустриального производства, достижение качественно
нового уровня субъективизации социальных процессов, возрастающая
плюралистичность общества и уход от массового социального действия.
Особого внимания заслуживают выводы теоретиков постмодернизма
о снижении возможности прогнозировать развитие как отдельных личностей,
так и социума в целом, о неопределенности направлений общественного
прогресса, о противоречиях, возникающих в результате взаимодействия
социума и нового типа субъекта. Вместе с тем постмодернисты считают,
что в эпоху постмодерна преодолевается феномен отчуждения, трансформируются
мотивы и стимулы деятельности человека, возникают новые
ценностные ориентиры и нормы поведения. Таким образом, преодоление
8
Стр.8
ранее сложившихся форм общественного устройства воспринимается ими
как само содержание современного этапа социального прогресса. Констатируя
резкое увеличение роли индивида как субъекта социальной структуры,
постмодернисты переносят акцент с понятия «мы», определяющего
черты индустриального общества (при всем присущем ему индивидуализме),
на понятие «я».
Свойственная для культуры постмодерна деконструкция ценностей
способствует формированию номадического пространства, лишенного аксиологического
центра, в связи с чем индивиду предоставляется неограниченный
набор равнозначных возможностей для организации своего жизненного
опыта. В этой ситуации жизненное пространство человека утрачивает
свою определенность, социальная реальность перестает быть жестко
структурированной, а, следовательно, рушатся привычные основания для
социальной самокатегоризации.
Здесь интересным является обращение к творчеству писателейпостмодернистов,
осмысливающих мировосприятие человека в культуре
постмодерна посредством образов библиотеки (У. Эко), лабиринта, дворца,
сада, где ветвятся дорожки (Х. Л. Борхес), мира как гипертекста (М. Павич)
и многих других.
Все попытки человека внести некую упорядоченность в бытие, по
мнению Борхеса, оборачиваются еще большим осознанием неукорененности
своего существования и отсутствия какого-либо определяющего начала
мира. Так в рассказе «Everything and nothing», Борхес с первых строк заявляет
о своем герое: «он был никто». Этот никто нашел свое счастье в
труде лицедея и всю свою жизнь играл многочисленные роли, проживая
чужую жизнь, оставляя свою неопределенной. Представ перед богом, он
пожелал, наконец, «перестать быть многими» и «стать одним, быть собой».
На что бог ему ответил: «Я — тоже не Я. Этот мир Я измыслил так же, как
ты измышлял свои драмы, Мой Шекспир, и ты — один из образов моей
фантазии, ты, кто, подобно Мне, — все и никто»5.
Здесь у Борхеса нашла выражение установка постмодерна на понимание
мира в качестве хаоса, мира, как лишенного стержня. По сути, в
этом рассказе можно увидеть отсылку автора к ницшеанскому постулату о
смерти Бога, постулату, который в постмодерне реализовался в полной мере
и на всех уровнях. Поскольку, если нет основополагающего принципа,
который позволял бы удерживать мир от погружения в пространство тотальной
симуляции, то о какой подлинности человека можно говорить.
Правда, в другом своем произведении «Тлен, Укбар, Orbis tertius» Борхес
предлагает свой взгляд на причину возникновения гиперреальности как
таковой. По мысли автора, человеку присуща потребность создавать миры, в
5 Борхес Х. Л. Everything and nothing / Х. Л. Борхес // Дворец. — Санкт-Петербург : Кристалл,
2001. — С. 96.
9
Стр.9
которых он будет хотя бы иллюзорно властвовать. Описывая в этом рассказе
неведомую планету «Тлен», Борхес обращает внимание, что она воспринимается
ее жителями не как пространственная последовательность, но как временная,
где жизнь структурируется не предметами, а отдельными поступками.
Подобная неструктурированность и несвязанность ментальных процессов
с предметностью мира реального позволяет людям посредством
симуляции создавать свою модель мира, испытывая при этом надежду на
понятность и подвластность самим себе такого рода бытия. «Как же не
поддаться обаянию Тлена, подробной и очевидной картине упорядоченной
планеты? Бесполезно возражать, что ведь реальность тоже упорядочена.
Да, возможно, но упорядочена-то она согласно законам божественным …,
которые нам никогда не постигнуть. Тлен — даже если это лабиринт, зато
лабиринт, придуманный людьми, лабиринт, созданный для того, чтобы в
нем разбирались люди. … Очарованное стройностью, человечество все
больше забывает, что это стройность замысла шахматистов, а не ангелов…уже
в памяти людей фиктивное прошлое вытесняет другое, о котором
мы ничего с уверенностью не знаем — даже того, что оно лживо»6.
Подобно многим творениям Борхеса, это выражает понимание автором
мира как гипертекста, где реальность разбита на разные уровни и цитаты,
с присущими им принципами и смыслами, со своим специфически
выстроенным способом существования. Но попытка связать эти уровни в
одно упорядоченное целое терпит крах, так как человек осознает внутреннюю
смысловую несоотнесённость этих цитат друг с другом, их противоречие,
которое свидетельствует о всеобщей симуляции.
Ввиду свойственного постмодернизму пониманию мира как текста,
необходимо обратиться к проблеме интерпретации. Означаемое, связанное
в классической философии с Логосом, в постмодернизме утрачивает свою
прежнюю роль, во многом благодаря методу деконструкции (сформулированному
Ж. Деррида), который уничтожает авторитарность мысли и ее зависимость
от абсолютного источника путем разрушения иерархии смыслов
и уравнивания элементов бинарных конструкций.
Постмодерн становится эпохой творения и интерпретации знаков.
Вследствие того, что означающее теряет зависимость от означаемого, интерпретация
высвобождает смысл, придает ему характер скольжения и
случайности. Таким образом, поиск глубинного смысла сменяется рассеиванием
(Деррида)7, бесконечным потоком интерпретации, возможным в
силу того, что человек перестает искать в тексте смысл, но сам вкладывает
его, производит.
Отношение между означаемым и означающим снимается в процессе
6 Борхес Х. Л. Тлен, Укбар, Orbis tertius / Х. Л. Борхес // Коллекция (Сборник рассказов). —
URL: http://lib.ru/BORHES/kniga.txt (дата обращения: 04.05.16).
7 Деррида Ж. Письмо и различие / Ж. Деррида. — Санкт-Петербург : Академический проект,
2000. — 430 с.
10
Стр.10