Полина Иванушкина Вечный вторник воскресенья Рассказы Станция Джанкой Е.С. <...> Поезд одолел уже половину пути и шел по южным, малоросским степям. <...> И запах нагретой за день травы, бегущий за поездом наперегонки. <...> И бесшумно спящие на нижних полках дети — обычно оба немножко посапывали, аденоиды, сколько с ними Нэлька намучилась, и гомеопатия, и хирургия, все бестолку, оставалось ждать: перерастут. <...> Сейчас сопения слышно не было, поезд стучал всеми колесами, спешил, был только звук этот — болтающейся в серебряном подстаканнике ложечки, и это тоже Прохоров очень любил. <...> Как любил и текущую молоком кукурузу на маленьких полустанках, покупаешь у полных баб, перевитых на голове цветастым платочком, и бежишь, обжигаясь, несешься к вагону, прокручивая в голове варианты, что делать, если отстанешь, и смеешься, и снова чувствуешь, как горячо пальцам, а в окошко уже машут, и свистят с подножки, и еще чувствуешь, что вот оно — здесь и сейчас, и ты это заслужил, и может быть, даже всегда мечтал, и только где-то в глубине живота плещется какой-то вопрос, какое-то детское проглоченное недоумение… <...> Поезд дернуло заполночь, девочки уже спали, Нэля дочитывала свой толстый журнал под мутным светом ночничка в изголовье, Прохоров стоял в темном коридоре и смотрел в такую же темную ночь, пролетающую мимо. <...> Дернуло так, что у Нэльки выпал журнал, проснулись дети, самому Прохорову пришлось схватиться за занавески, побежали проводницы, заскрежетали тормоза… <...> «Корова на рельсах», — сонно бросила проводница из соседнего вагона, возвращаясь к своему сну. <...> Похвальные грамоты за желтым стеклом серванта, двое троглодитов с аденоидами, пиво в бане с друзьями и внутренний закон внутри нас. <...> Занавески раззявили рты своих прищепок, Прохоров стал прицеплять их обратно, одну за одной. <...> Маму похоронили пять лет назад, дочери про нее даже не спрашивают. <...> У Веры Ивановны Прохоров был, конечно, любимцем, а сейчас не мог вспомнить ее лица. <...> Прохоров помнил <...>