БЯЛИК
В лице недавно скончавшегося Хаима Иосифовича Бялика еврейский народ
понес тягостную утрату. Роль, сыгранная им в культурной и общественной
жизни еврейства, огромна. Он был поэтом, историком, талмудистом, педагогом,
переводчиком, издателем, публицистом, общественным деятелем (между прочим -
был избран выборщиком в Государственную Думу 3-го созыва, самая большая и
плодотворная часть его жизни протекла в России, которую он покинул с
воцарением большевиков). Я ограничусь тем, что скажу несколько слов о нем,
как о поэте. Неотделимый от своего народа биографически и творчески, он,
как всякий истинный поэт, в то же время есть достояние всеобщее, и его
смерть есть истинная потеря для всех.
Имя Бялика, разумеется, было знакомо каждому образованному человеку в
России. Но знакомство это было довольно отдаленное, даже смутное. Бялика
знали у нас по переводам, сделанным В. Жаботинским. Ряд его стихотворений
был также переведен Вячеславом Ивановым, Федором Сологубом, Валерием
Брюсовым и другими. При всех достоинствах этих переводов, ими, конечно, не
заменялось знакомство с подлинником.
Прочесть Бялика в подлиннике могли слишком немногие, потому что писал
он преимущественно на древнееврейском языке, который после того, как
еврейство утратило самостоятельное политическое бытие, постепенно перестал
быть языком разговорным, но сохранился в литературе - и который теперь
воскресает как разговорный в Палестине.
Еврейская поэзия, начавшая бытие свое с книги Бытия, не пресеклась и в
рассеянии. Ее подземный родник мощно пробился в Испании, во второй половине
десятого и в первой половине одиннадцатого столетий. Он жил в творениях
Габироля и Иегуды Галеви и с тех пор, то уходя в почву, то вновь появляясь,
докатился до наших дней. Зачатки новоеврейской поэзии наметились в начале
восемнадцатого века; через сто лет получили дальнейшее развитие в Германии,
а затем, еще через пятьдесят лет, в России, где образовалась целая
поэтическая школа, в которой Бялик не был зачинателем, но в которой, по
своему дарованию, занял он самое видное и почетное место.
Не порывая с прошлым, эта новая плеяда совершила великий переворот.
Жалобы на трагическую участь еврейства дотоле составляли у его поэтов
неизменную тему, лишь изредка оставляемую для отвлеченных рассуждений
дидактического характера. Вдохновляемые идеей культурного и политического
возрождения, новые поэты, как бы впервые, сознали право свое не только
говорить о национальном несчастии, но и вообще взглянуть на мир
собственными глазами. Слова о жизни, о Боге, о любви, о природе впервые
обрели право гражданства в еврейской поэзии. Еврейская муза была как бы
выведена из ее тематического гетто, в котором она была обречена однообразию
и провинциальности. Таким образом, преобразованное национальное сознание
вывело еврейскую поэзию на простор поэзии всеобщей. Этим глубоким
изменением своей жизни она всего более обязана Бялику.
Однажды вечером, вскоре после февральской революции, Гершензон дважды
звонил мне по телефону, но меня не было дома. Я поздно вернулся и лишь на
другой день спросил его, в чем дело.
- Вы много потеряли, - отвечал Гершензон, - я хотел вас позвать к
себе, у меня был Бялик.
Теперь, когда изданы письма Гершензона к его родным (кстати сказать -
необыкновенно обаятельная книга, в которой весь Гершензон - как живой, во
всей чистоте своего прекрасного сердца), я могу с точностью установить, что
это было 22 апреля 1917 г. На другой день Гершензон писал: "Вчера вечером
Яффе привез к нам Бялика; была еще жена Яффе. Они просидели часа три. Итак
скажу: много я видел замечательных людей, но такого большого, как Бялик,
еще не было за нашим столом... Он так удивительно глубокомысленно умен, и в
своем мышлении так существен, конкретен, что, по сравнению с ним, наше
мышление как-то беспочвенно и воздушно. И потому же, конечно, он с виду, по
манерам, прост совершенно, точно приказчик. Говорит самым простым тоном, и
когда вслушиваешься, то слышишь нарастающую стальную крепость мысли,
отчетливость и поэтичность русских слов, а в узеньких глазах - острый ум...
По сравнению с ним, и Вяч. Иванов, и Сологуб, и А.Белый - дети,
легкомысленно играющие в жизнь, в поэзию, в мышление"...
Встретиться с Бяликом мне так и не довелось. Я сравнительно довольно
много переводил еврейских поэтов, но из Бялика перевел лишь одно
стихотворение.
Произошло это потому,
что переводы мои почти все
предназначались для "Еврейской Антологии" издательства "Сафрут". Вместе с
уже упомянутым Л. Б. Яффея был редактором этой книги. Распределение работы
между переводчиками лежало как раз на мне, и я считал неудобным оставить за
Стр.1