Дмитрий Васильевич Григорович
Кошка и мышка
I. Осенние виды и мальчик с бочонком
К концу осени, когда нет еще снега, но утром и вечером начинает порядочно уже подмораживать,
выпадают иногда такие ясные, лучезарные дни, что на минуту обманываешься и думаешь: не апрель ли
опять на дворе?.. Солнце горит так же ярко, в воздухе столько же блеска, тени на обнаженных холмах так
же легки и прозрачны! Недостает только воркования весенних ручейков, запаха земли и песни жаворонка,
чтоб подкупить вас совершенно.
В один из таких дней, утром часов около десяти, в околице села Ягодня показался белокурый
мальчик лет тринадцати. Мальчик, каких бы то ни было лет и с какими бы то ни было волосами: белыми,
черными или рыжими, принадлежит к самым обыкновенным сельским явлениям. Но мальчик, о котором
идет речь, заслуживал особенного внимания: он нес за плечами ведерный бочонок, обвязанный старым
кушаком, концы которого находились в руках его. Будь за плечами этого мальчика корыто, ушат, связка
хворосту, плетеная кошелка с мякиной, пук сена; восседай там другой мальчик - младший братишка, - или
болтайся за плечами лапти или даже новые смазные сапоги, ничего бы не было удивительного, но
бочонок - особенно с железными обручами и новой точеной деревянной пробкой, воля ваша, такое
обстоятельство невольно возбуждало любопытство!
Начать с того, что посудинки этого рода вовсе не в употреблении в крестьянском хозяйстве:
нечего класть туда; потом, бочонок не по карману; наконец, известно было, что во всем околотке таким
бочонком обладала одна только дьячиха; и то достался Он ей по случаю: одна из приходских помещиц
подарила. С какой же стати мальчик этот, не принадлежащий ни с которой стороны дому дьячихи, нес
этот бочонок?.. Но мальчика мало, казалось, занимали такие соображения. Выйдя за околицу, он тряхнул
бочонок с самым беззаботным видом, перенес концы кушака в левую руку, поправил свободною рукою
шапку, которая лезла на глаза, и, весело посвистывая, зашагал по дороге.
Дорога, укатанная недавно еще проезжавшими подводами с овсяными и ржаными снопами,
звенела под ногами и лоснилась на солнце, как серый полированный камень. Вправо от нее неоглядно
желтели поля, покрытые шершавым жнивьем; слева тянулись крестьянские гумна, обнесенные старым
земляным валом, с торчавшими кое-где плетнями и ветлами, побросавшими свои листья. Тень от плетней
и ветел местами пересекала дорогу, отпечатывая на ней прихотливые узоры инея, который превращался в
капли и пропадал, как только убегала тень и прикасались к нему лучи солнца; от канавки, наполненной
листом, кустами крапивы и полыни, побелевшими от измороси, несло острой свежестью. Но чем темнее
рисовались плетни и стволы ветел, тем ослепительнее сверкали за ними скирды и крыши гумен; чем тише
было вправо от дороги, тем шумнее было за ветлами. Там из конца в конец немолчно звучали удары цепа,
шумела рожь, падавшая звонкими, сухими зернами на гладко убитый мерзлый ток, слышался говор
народа, шелест голубей и крик галок, перелетавших с места на место.
В числах пернатых воробьи, как и всегда, впрочем, отличались особенною егозливостью и
трескотнёю. Недаром называют их в простонародье ворами и разбойниками! Глядя, как суетились они,
как задирали одиноких галок и как потом таращили серые свои перышки, когда которая-нибудь из этих
птиц выказывала намерение напасть в свою очередь; как обсыпали они тогда соседнюю ветлу и разом
принимались пищать и бить крылышками, - можно было думать, что они считали себя здесь полными
хозяевами и приходили в такую ярость потому лишь, что защищали собственность.
Такие проделки сильно забавляли мальчика; можно сказать, воробьи сделались даже
единственным предметом его внимания, как только ступил он на дорогу. Следя за ними быстрыми,
веселыми глазами, он то ускорял шаг, то замедлял его; каждый раз, как крикливая стая, сделав
неожиданный поворот в воздухе, опускалась на макушку ветлы, мальчик припадал к земле и начинал
подкрадываться; брови его подымались, и лицо выражало быстроту и лукавство; в чертах и движениях
явно проглядывало намерение подкрасться ближе и застать птиц врасплох; но нетерпение всякий раз
портило дело: не успев сделать трех шагов, он суетливо свешивал набок свою ношу и принимался стучать
камнем в дно бочонка, издававшего при этом какой-то глупый глухой звук.
Бочонок был пуст, - это ясно: иначе быть не могло: одна пустота бочонка могла объяснить прыжки
мальчика, легкую его поступь и веселость; не мог бы он в другом случае бегать за воробьями и не стал бы
Стр.1