2007, ¹ 1 КОМИЧЕСКИЙ МОТИВ ЛЮБОВНОГО ИСКУШЕНИЯ КАК АРЕНА ЛИТЕРАТУРНОЙ ПОЛЕМИКИ (О ВОЗМОЖНОМ СЮЖЕТНОМ ИСТОЧНИКЕ “РУСЛАНА И ЛЮДМИЛЫ В ЛИЦЕЙСКОЙ ПОЭЗИИ А.С. <...> Н.П. Огарева Шутливый мотив любовного искушения – преодоленного либо нет – восходит у Пушкина к “кощунственной” традиции Парни, под сильным влиянием которого поэт находился в первой половине 1820-х годов. <...> Однако уже в “Руслане и Людмиле”, создававшейся Пушкиным практически параллельно с “Гавриилиадой”, мотив этот становится ареной литературной полемики и программного утверждения авторской позиции молодого Пушкина. <...> В первую очередь, он проявляется в сюжетной линии хана Ратмира в эпизоде из IV-ой песни “Руслана и Людмилы”. <...> Эпизод пародирует мистическую балладу Жуковского “Вадим” (1817) – II часть баллады “Двенадцать спящих дев”. <...> Ее герой – чистый душою Вадим – призван Богом расколдовать волшебный сон томящихся в замке двенадцати дочерей грешника Громобоя, продавшего сатане душу как свою, так и своих чад за продление собственной жизни (“за каждую по году”). <...> 2007, ¹ 1 105 Л.В. Тарасова ного преданья”), Пушкин представляет Вадима Ратмиром, а свою версию приключения в тереме – истиной. <...> Истина открывается в описании встречи Ратмира с девами-соблазнительницами в чудесном замке. <...> Целый ряд деталей прямо отсылает к соответствующему эпизоду баллады Жуковского. <...> Тем, что хозяйки замка оказались не совсем “девами”, предопределяется, по мнению О. Проскурина <...> Стойкость Ратмира при этом ничем не подтверждается: в решающий момент его встречи в спальне с хозяйкой замка Пушкин опускает занавес. <...> Позже, встретившись с Русланом уже в качестве рыбака, Ратмир признается ему, что “Двенадцать дев [его] любили” [6, т. <...> Романтические баллады соединили пафос интимности и поэтической древности. <...> Древность стала предметом непосредственного, чувственного осязания и, отсюда, лирического переживания. <...> Древность и волшебство стали предметом непосредственного, чувственного <...>