Максим Горький. О Василии Слепцове
Оригинал здесь: Народная Библиотека Максима Горького.
Крупный, оригинальный талант Слепцова некоторыми чертами сроден
чудесному таланту А.П.Чехова; хотя Слепцов совершенно не владел вдумчивой,
грустной лирикой, чутьём природы и мягким, однако точным языком Антона
Чехова, но острота наблюдений, независимость мысли и скептическое отношение
к русской действительноcти очень сближают этих писателей, далёких друг
другу в общем.
Очерки Слепцова появились в те годы, когда в русской литературе
особенно громко начали раздаваться голоса "кающихся дворян", зазвучала
чувствительная исповедь потомков о грехах предков, - исповедь весьма
многослойная, не всегда сердечная и
едва ли уместная, ибо то, что
называлось "грехом предков" ("отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах
оскомина", Иеремия, 31, 29), было исторической неизбежностью, обязательным
для всех народов этапом культурного развития и требовало не словесного
раскаяния потомков, а их упорной борьбы с окаменелостями прошлого в мысли и
деле, в быте и чувстве. Тогда разыгрывалось в русской литературе и под её
влиянием в обществе второе действие странной романтической драмы, героями
которой являлись, с одной стороны, влюблённая интеллигенция, с другой -
бесчувственный народ, причём за подлинный народ принималось только
большинство населения - крестьянство, другие же классы, например, рабочий,
как бы не существовали и не замечались литературой. О народе литература
говорила, как и надлежит влюблённой, повышенным тоном, стараясь подчеркнуть
прежде всего положительные начала
преувеличивая их, но в общем стремясь пробудить гуманное отношение к
мужику,
действительное внимание к деревне,
литературой.
В это время Слепцов заговорил тоном спокойного наблюдателя о нелепой
жизни мещанского городка Осташкова, - городка, который чудесным каким-то
образом весь принадлежит купцу Савину, а купец, всесторонне грабя его, в то
же время односторонне украшает ершами, весьма искусно вырезанными из
дерева. Смысл этой исторически верной картинки развития внешней культуры,
творимой русским хищником, который в
течение столетия не мог избавить
страну от ежегодных эпидемий тифа, но создал лучший в мире балет, - смысл
этого умного очерка остался не понят публицистами и журналистами эпохи. Их
сердечное внимание было направлено в сторону тысяч деревень, а сотни
уездных городов русских - эти фабрики очень мелкой и скудоумной буржуазии,
тупого, мёртвого консерватизма, устои коего ушли глубоко в недра каменного
невежества, - эти города остались вне поля зрения либеральной и радикальной
мысли, в стороне от благотворного влияния интеллектуальной силы.
После - в восьмидесятых, в 1905-6 годах - уездные гнёзда российской
косности очень тяжко показали устойчивость своего быта,
-
социально-политическое значение этой устойчивости остается недостаточно
понятым и в дни "великих реформ", принятых многими подобно трусу, мору,
потопу и вообще "стихийным катастрофам".
Далее, в очерке "Владимирка и Клязьма" Слепцов рассказывает, как
французы строят железнодорожный мост, как они ссорятся со своими инженерами
и немножко издеваются над русскими; как рабочий-француз говорит начальнику
своему: "Я вас уважаю, но - не боюсь", а тринадцатилетний мальчуган, попав
на суздальскую Клязьму с французской Луары, говорит о Святой Руси: "Это
край варваров".
Русак рассказывает Слепцову, как машинист-француз пускает "в рыло"
главного приказчика строителей моста
струю горячего пара, рассказчик
безобидно смеётся над шуткой француза, а в это время другой русачок
выманивает у иноземца несколько медных копеек - нищенскую сдачу с тех пудов
русского золота, которые французы увезут на свою родину.
Работают французы, - описывает Слепцов, - народ всё крупный, такой
основательный, надёжный, все с такими густыми, чёрными бородами, в тёплых
мерлушковых шапках, в дублёных рукавицах. Прошёл какой-то начальник в
енотовой шубе, - никто и ухом не повёл, никому до него и дела нет, всякий
занят своим, прилаживают гайки, и всё это так просто, свободно, без криков
и понуканий, покуривая сигарку, распевая песенки о своей прекрасной
Франции... А там, внизу, под мостом, копошится народ: человек тридцать
каких-то нищих всех возрастов, начиная
усиленно дёргали измочаленный канат и тянули песню прекрасной России:
его психики и быта, невольно
что и было достигнуто
с пятнадцати и до семидесяти лет,
Стр.1