Петербург
Напрасно Вы думаете, любезнейший Яков Петрович, что я уступлю А. И. Фрейгангу удовольствие
подписать Аполлонову поэму: Вы не так поняли дело. <...> Сейчас только получил я Ваше письмо, сладчайший Василий Петрович, и сейчас же посылаю Вам
рекомендательное письмо к директору Кяхтинской т<амож>ни для Влад<имира> Петров<ича>. <...> А если не годится, то напишите
поскорей, что надо сказать в письме, и я пришлю другое (адрес мой в доме Устинова, а не Щербатова). <...> Свое свободное, безгранично отведенное Вам пространство хотите Вы сами насильственно
ограничить тесными рамками. <...> Зато остальное... зато создание - его нет, или оно скудно, призрачно,
лишено крепкой связи и стройности, потому что для зодчества нужно упорство, спокойное, объективное
обозревание и постоянный труд, терпение, а этого ничего нет в Вашем характере, следовательно, и в
таланте. <...> Этот господин был под обаянием впечатления и, между прочим, сказал,
что когда впечатление минует, в памяти остается мало; между лицами нет органической связи, многие из
них лишние, не знаешь, зачем рассказывается история барыни (Варвары Павловны), потому что очевидно
- автора занимает не она, а картинки, силуэты, мелькающие очерки, исполненные жизни, а не сущность,
не связь и не целость взятого круга жизни, но что гимн любви, сыгранный немцем, ночь в коляске и у
кареты и ночная беседа двух приятелей - совершенство, и они-то придают весь интерес и держат под
обаянием, но ведь они могли бы быть и не в такой большой рамке, а в очерке, и действовали бы живее, не
охлаждая промежутками... <...> Вот с эдаким же упорством принялся я теперь составлять
программу давно задуманного романа, о котором - помните - говорил Вам, что если умру или совсем
перестану писать, то завещаю материал Вам, - и тогда рассказал весь. <...> Чтоб посмотреть, благоприятно ли действует мысль, ход романа, судьба двух женщин (и у меня
их две: Вы, конечно, помните, Вы так горячо <...>
Письма_1859_года.pdf
1859
Я. П. ПОЛОНСКОМУ
Начало января 1859. Петербург
Напрасно Вы думаете, любезнейший Яков Петрович, что я уступлю А. И. Фрейгангу удовольствие
подписать Аполлонову поэму: Вы не так поняли дело. Я еду к нему затем только, чтоб подписать поэму
при нем, чтоб он не думал, что я тихонько беру от Вас статьи и подписываю. Я в таком только случае
уступил бы ему право подписать, когда бы он настоятельно этого потребовал: но он добиваться этого не
станет: не всё ли ему равно? Не предупредить мне его неловко: он может подумать, что и Вы, и я хотели
нарочно избегнуть его. Словом, я хочу соблюсти обычную вежливость и некоторую осторожность, чтоб
не подать повода и т.д. и т. д. и т. д. Часа через два поэма будет в типографии и подписана мною без
всякого изменения.
Извините, что так мерзко пишу: я еще в постели, не хочется встать. Но лишь встану - и прямо к
Фрейгангу.
Кланяюсь Вам, а Елене Васильевне - вдвое ниже.
Ваш Гончаров.
Утешьте главного Вашего редактора: еще ни один журнал не вышел.
В. П. БОТКИНУ
30 января 1859. Петербург
30 января.
Сейчас только получил я Ваше письмо, сладчайший Василий Петрович, и сейчас же посылаю Вам
рекомендательное письмо к директору Кяхтинской т<амож>ни для Влад<имира> Петров<ича>. Я
прилагаю и пакетик, чтобы Вы прежде прочитали, годится ли письмо; и если годится, то вложите в пакет,
на котором есть и клей, чтоб закрыть его наглухо, без всякой печати. А если не годится, то напишите
поскорей, что надо сказать в письме, и я пришлю другое (адрес мой в доме Устинова, а не Щербатова).
Видите, как мерзко пишу, не назовете сладкопевцем, что делать: некогда! Кругом я обложен
корректурами, как катаплазмами, которые так и тянут все здоровые соки и взамен дают геморрой. А Вытаки
не можете не читать Обломова: что бы подождал до апреля! Тогда бы зорким оком обозрели всё
разом и излили бы на меня - или яд, или мед - смотря по заслугам.
Тургеневская повесть делает фурор, начиная от дворцов до чиновничьих углов включительно. - Я всё
непокоен, пока не кончится последняя часть в апреле, только тогда вздохну свободно, а вчера еще сдал
всего вторую часть в печать: теперь ее оттискивают. Неожиданно выходит, вместо 3-х, четыре части,
несмотря на убористый шрифт От<ечественных> зап<исок>.
Сегодня мы обедали у Тургенева и наелись ужасно, по обыкновению. Вспоминали Вас и бранили, что Вы
не здесь. Он всё по княгиням да по графиням, то есть Тургенев: если не побывает в один вечер в трех
домах, то печален. Нового ничего нет.
В ожидании скоро видеть Вас, прощайте.
Жму Вашу руку
И. Гончаров.
В письме к Мессу я немного распространился о Вас: это ничего, лучше поможет.
И. С. ТУРГЕНЕВУ
Стр.1