Н. В. ГОГОЛЬ
Несколько слов о Пушкине
При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто
из поэтов наших не выше его и не может более называться национальным; это право решительно
принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего
языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все пространство. Пушкин есть
явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его
развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский
язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается
ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла.
Самая его жизнь совершенно русская. Тот же разгул и раздолье, к которому иногда позабывшись
стремится русский и которое всегда нравится свежей русской молодежи, отразились на его первобытных
годах вступления в свет. Судьба как нарочно забросила его туда, где границы России отличаются резкою,
величавою характерностью; где гладкая неизмеримость России перерывается подоблачными горами и
обвевается югом. Исполинский, покрытый вечным снегом Кавказ, среди знойных долин, поразил его; он,
можно сказать, вызвал силу души его и разорвал последние цепи, которые еще тяготели на свободных
мыслях. Его пленила вольная поэтическая жизнь дерзких горцев, их схватки, их быстрые, неотразимые
набеги; с этих пор кисть его приобрела тот широкий размах, ту быстроту и смелость, которая так дивила
и поражала только что начинавшую читать Россию. Рисует ли он боевую схватку чеченца с козаком -слог
его молния; он так же блещет, как сверкающие сабли, и летит быстрее самой битвы. Он один только
певец Кавказа: он влюблен в него всею душою и чувствами; он проникнут и напитан его чудесными
окрестностями, южным небом, долинами прекрасной Грузии и великолепными крымскими ночами и
садами. Может быть, оттого и в своих творениях он жарче и пламеннее там, где душа его коснулась юга.
На них он невольно означил всю силу свою, и оттого произведения его, напитанные Кавказом, волею
черкесской жизни и ночами Крыма, имели чудную, магическую силу: им изумлялись даже те, которые не
имели столько вкуса и развития душевных способностей, чтобы быть в силах понимать его. Смелое
более всего доступно, сильнее и просторнее раздвигает душу, а особливо юности, которая вся еще
жаждет одного необыкновенного. Ни один поэт в России не имел такой завидной участи, как Пушкин.
Ничья слава не распространялась так быстро. Все кстати и некстати считали своей обязанностию
проговорить, а иногда исковеркать какие-нибудь ярко сверкающие отрывки его поэм. Его имя уже имело
в себе что-то электрическое, и стоило только кому-нибудь из досужих марателей выставить его на своем
творении, уже оно расходилось повсюду {Под именем Пушкина рассеивалось множество самых нелепых
стихов. Это обыкновенная участь таланта, пользующегося сильною известностью. Это вначале смешит,
но после бывает досадно, когда наконец выходишь из молодости и видишь эти глупости
непрекращающимися. Таким образом начали наконец Пушкину приписывать: "Лекарство от холеры",
"Первую ночь" и тому подобные.}.
Он при самом начале своем уже был национален, потому что истинная национальность состоит
не в описании сарафана, но в самом духе народа. Поэт даже может быть и тогда национален, когда
описывает совершенно сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами
всего народа, когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется, будто это чувствуют и
говорят они сами. Если должно сказать о тех достоинствах, которые составляют принадлежность
Пушкина, отличающую его от других поэтов, то они заключаются в чрезвычайной быстроте описания и в
необыкновенном искусстве немногими чертами означить весь предмет. Его эпитет так отчетист и смел,
что иногда один заменяет целое описание; кисть его летает. Его небольшая пьеса всегда стоит целой
поэмы. Вряд ли о ком из поэтов можно сказать, чтобы у него в коротенькой пьесе вмещалось столько
величия, простоты и силы, сколько у Пушкина.
Но последние его поэмы, написанные им в то время, когда Кавказ скрылся от него со всем своим
грозным величием и державно возносящеюся из-за облак вершиною, и он погрузился в сердце России, в
ее обыкновенные равнины, предался глубже исследованию жизни и нравов своих соотечественников и
захотел быть вполне национальным поэтом, -- его поэмы уже не всех поразили тою яркостью и
ослепительной смелостью, какими дышит у него все, где ни являются Эльбрус, горцы, Крым и Грузия.
Явление это, кажется, не так трудно разрешить: будучи поражены смелостью его кисти и
волшебством картин, все читатели его, образованные и необразованные, требовали наперерыв, чтобы
отечественные и исторические происшествия сделались предметом его поэзии, позабывая, что нельзя
теми же красками, которыми рисуются горы Кавказа и его вольные обитатели, изобразить более
спокойный и гораздо менее исполненный страстей быт русский. Масса публики, представляющая в лице
Стр.1