П. В. Анненков
Н.В. Гоголь в Риме летом 1841 года
Источник: П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М.: ГИХЛ, 1960. Вступительная статья,
подготовка текста и примечания В. П. Дорофеева (Серия литературных мемуаров).
OCR: Слава Неверов slavanva($)yandex.ru, февраль 2007.
I
С самой Вены торопился я в Рим, к страстной неделе, и наконец привел свой план в исполнение!
Доехав до Анконы, я предпринял оттуда довольно оригинальное путешествие, которое покажется
баснословным, когда железные дороги в Италии уничтожат последний отпрыск поколения ветуринов
[извозчик на дальние расстояния]. Я нанял в Анконе одного такого ветурина, человека уже весьма
пожилого и обладателя старой кареты, в которую дуло даже из спинки ее, и двух тощих кляч. Мне привел
его cameriere (слуга (итал.) трактира, где я останавливался в Анконе. Мы уговорились сделать
путешествие к вечному городу самым ускоренным способом, именно в одну неделю (200 итальянских
миль переезда или около 350 верст), причем попечение на прокормление меня в это время и на
доставление ночлегов возложено было тоже на возницу. Таким образом, за 12 скуд, или 60 франков, он
делался в продолжение трех суток моим кучером, дядькой, сберегателем и полным хозяином моей воли. В
этом отстранении личной свободы, а вместе с тем и ответственности за себя и за свое существование,
было что-то очень приятное. Старик, весьма суровый с виду, но плутоватый, как все итальянцы, живущие
около трактиров и больших дорог, ни разу не изменил горделивому слову, которым он возразил на мое
беспокойное сомнение касательно достоинства будущего провианта. "Signer, son galant'uomo [Синьор, я
порядочный человек (итал.)], -- сказал он,--и все лучшее, что найдем в гостиницах, будет вам
представлено". И действительно, он был порядочным человеком в этом смысле, но в другом отношении
никак нельзя было его упрекнуть в излишне суровом понимании своего долга. Во-первых, увидав на
другой день рыхлую карету у подъезда гостиницы, я никак не мог вообразить, чтоб эта была та покойная,
хорошая, красивая и всем известная карета, про которую мне говорил ветурино накануне, да и лошади не
походили на тех статных, хороших, любезных лошадей, какие представлялись моему воображению
благодаря его описаниям. Но делать было нечего. Я сел в карету скрепя сердце и, покуда привязывали
чемодан к запяткам, весьма сурово посматривал на мальчишку в лохмотьях, который, подойдя к самой
дверце, требовал милостыни с какой-то удивительной настойчивостию, с непостижимым выражением
гордости, точно милостыня была казенная пошлина, взимаемая им по закону. Я решился не давать
милостыни, смотрел ему прямо в лицо и, когда карета тронулась, имел удовольствие видеть, как, метнув
свирепый взор, мальчик протянул кулак и сказал вполовину яростно и вполовину с недоумением: "Вот,
еще едет в Лоретто, а милостыни не дает [001] Путь наш лежал через знаменитое Лоретто, славное своим
собором и драгоценностию, в нем хранимой. Но, продолжая изложение не совсем твердых нравственных
оснований моего ветурина, я должен еще прибавить, что накануне я выразил ему желание ехать одинодинешенек
в карете и получил на то полное согласие его, заплатив предварительно за все три остальные
места условленную плату. Я был действительно один в карете, когда мы тронулись от подъезда
гостиницы, но, вероятно, ветурино размыслил, что желание мое принадлежит к числу тех варварских
капризов капитала, которые можно не исполнять, хотя бы право на них и было утверждено законным
контрактом. У самых ворот города сын ветурино, бойкий мальчик лет двенадцати, взятый им с собою для
подмоги и для приобретения опытности в ремесле, отворил дверцы кареты и впустил туда двух
калабрийских читадинов [(итал.-- горожанин.], в весьма живописных костюмах, сказав мне с наглостию,
обещавшей большие успехи в будущем: "Они до первого города, синьор". Оказалось, что в мысли
ветурино и его потомка первый город был Рим, как, впрочем, и следует думать о нем всякому поэту и
философу. Дело еще этим не кончилось. У меня было грустное предчувствие, что и третье пустое место
будет вскоре занято,--так и случилось. Едва отъехали мы по шоссе несколько сажен, как увидали на
дороге в желтом, весьма неживописном и потертом городском сюртуке молодого человека лет
восемнадцати, с немецкой физиономией, здорового, мускулистого и несколько робко поджидавшего
нашего подъезда. Это был бедный сапожный подмастерье из католических кантонов Швейцарии,
отправлявшийся в вечный город искать места в папской гвардии, после неудачных попыток прославиться
Стр.1