Всеволод Михайлович Гаршин. Красный цветок
Памяти Ивана Сергеевича Тургенева
I
- Именем его императорского величества, государя императора Петра
Первого, объявляю ревизию сему сумасшедшему дому!
Эти слова были сказаны громким, резким, звенящим голосом. Писарь
больницы, записывавший больного в большую истрепанную книгу на залитом
чернилами столе, не держался от улыбки.
Но двое молодых людей,
сопровождавшие больного, не смеялись: они едва держались на ногах после двух
суток проведенных без сна, наедине с безумным, которого они только что
привезли по железной дороге. На предпоследней станции припадок бешенства
усилился; где-то достали сумасшедшую рубаху и, позвав кондукторов и
жандарма, надели на больного. Так привезли его в город, так доставили и в
больницу.
Он был страшен. Сверх изорванного во время припадка в клочья серого
платья куртка из грубой парусины с широким вырезом обтягивала его стан;
длинные рукава прижимали его руки к груди накрест и были завязаны сзади.
Воспаленные, широко раскрытые глаза (он не спал десять суток) горели
неподвижным горячим блеском; нервная судорога подергивала край нижней губы;
спутанные курчавые волосы падали гривой на лоб; он быстрыми тяжелыми шагами
ходил из угла в угол конторы, пытливо осматривая старые шкапы с бумагами и
клеенчатые стулья и изредка взглядывая на своих спутников.
- Сведите его в отделение. Направо.
- Я знаю, знаю. Я был уже здесь с вами в прошлом году. Мы осматривали
больницу. Я все знаю, и меня будет трудно обмануть, - сказал больной.
Он повернулся к двери. Сторож растворил ее перед ним; тою же быстрою,
тяжелою и решительною походкою, высоко подняв безумную голову, он вышел из
конторы и почти бегом пошел направо, в отделение душевнобольных. Провожавшие
едва успевали идти за ним.
- Позвони. Я не могу. Вы связали мне руки.
Швейцар отворил двери, и путники вступили в больницу.
Это было большое каменное здание старинной казенной постройки. Два
больших зала, один - столовая, другой - общее помещение для спокойных
больных, широкий коридор со стеклянною дверью, выходившей в сад с цветником,
и десятка два отдельных комнат, где жили больные, занимали нижний этаж; тут
же были устроены две темные комнаты, одна обитая тюфяками, другая досками, в
которые сажали буйных, и огромная мрачная комната со сводами - ванная.
Верхний этаж занимали женщины. Нестройный шум, прерываемый завываниями и
воплями, несся оттуда. Больница была устроена на восемьдесят человек, но так
как она одна служила на несколько окрестных губерний, то в ней помещалось до
трехсот. В небольших каморках было по четыре и по пяти кроватей; зимой,
когда больных не выпускали в сад и все окна за железными решетками бывали
наглухо заперты, в больнице становилось невыносимо душно.
Нового больного отвели в комнату, где помещались ванны. И на здорового
человека она могла произвести тяжелое впечатление, а на расстроенное,
возбужденное воображение действовала тем более тяжело. Это была большая
комната со сводами, с липким каменным полом, освещенная одним, сделанным в
углу, окном; стены и своды были выкрашены темно-красною масляною краскою; в
почерневшем от грязи полу, в уровень с ним, были вделаны две каменные ванны,
как две овальные, наполненные водою ямы.
Огромная медная печь с
цилиндрическим котлом для нагревания воды и целой системой медных трубок и
кранов занимала угол против окна; все носило необыкновенно мрачный и
фантастический для расстроенной головы характер, и заведовавший ванными
сторож, толстый, вечно молчавший хохол, своею мрачною физиономиею увеличивал
впечатление.
И когда больного привели в эту страшную комнату, чтобы сделать ему
ванну и, согласно с системой лечения главного доктора больницы, наложить ему
на затылок большую мушку, он пришел в ужас и ярость. Нелепые мысли, одна
чудовищнее другой, завертелись в его
голове. Что это? Инквизиция? Место
тайной казни, где враги его решили покончить с ним? Может быть, самый ад?
Стр.1