Всеволод Михайлович Гаршин. Ночь
--------------------------------------------------------------------------OCR,
spellcheck: Pirat
Доп. правка: В. Есаулов, 14 декабря 2004 г.
---------------------------------------------------------------------------I
Карманные
часы, лежавшие на письменном столе, торопливо и однообразно
пели две нотки. Разницу между этими нотами трудно уловить даже тонким ухом,
а их хозяину, бледному господину, сидевшему перед этим столом, постукиванье
часов казалось целою песнею.
- Эта песня безотрадна и уныла, - говорил сам с собой бледный человек,
- само время напевает ее и, как будто бы в назидание мне, напевает так
удивительно однообразно. Три, четыре, десять лет тому назад часы стучали
точно так же, как и теперь, и через десять лет будут стучать точно так
же... совершенно так же!
И бледный человек бросил на них мутный взгляд и сейчас же отвел глаза
туда, куда, ничего не видя, смотрел раньше.
- Под такт их хода прошла вся жизнь с своим кажущимся разнообразием: с
горем и радостью, с отчаяньем и восторгом, с ненавистью и любовью. И только
теперь, в эту ночь, когда все спит в огромном городе и в огромном доме и
когда нет никаких звуков, кроме биения сердца да постукивания часов, только
теперь вижу я, что все эти огорчения, радости, восторги и все случившееся в
жизни - все это бестелесные призраки. Одни - за которыми я гонялся, не зная
зачем; другие - от которых бегал, не зная почему. Я не знал тогда, что в
жизни есть только одно действительно существующее - время. Время, идущее
беспощадно ровно, не останавливаясь там, где хотел бы остановиться подольше
несчастный, живущий минутою человек, и не прибавляющее шага ни на йоту даже
тогда, когда действительность так тяжела, что хотелось бы сделать ее
прошедшим сном; время, знающее только одну песню, ту, которую я слышу
теперь так мучительно отчетливо.
Он думал это, а часы все стучали и стучали, назойливо повторяя вечную
песенку времени. Многое напоминала ему эта песня.
- Право, странно. Я знаю, бывает, что какой-нибудь особенный запах,
или предмет необыкновенной формы, или резкий мотив вызывают в памяти целую
картину из давно пережитого.
Я
помню:
умирал при мне человек;
шарманщик-итальянец остановился перед раскрытым окном, и в ту самую минуту,
когда больной уже сказал свои последние бессвязные слова и, закинув голову,
хрипел в агонии, раздался пошлый мотив из "Марты":
У девиц
Есть для птиц
Стрелы каленые...
И с тех пор всякий раз, когда мне случается услышать этот мотив, - а я
до сих пор слышу его иногда: пошлости долго не умирают, - перед моими
глазами тотчас же является измятая подушка и на ней бледное лицо. Когда же
я вижу похороны, маленькая шарманка тотчас начинает наигрывать мне на ухо:
У девиц есть для птиц...
Фу, гадость какая!.. Да, о чем, бишь, я начал думать? Вот, вот: отчего
часы, к звуку которых, кажется, давно бы пора было привыкнуть, напоминают
мне так много? Всю жизнь. "Помни, помни, помни..." Помню! Даже слишком
хорошо помню, даже то, что лучше бы не вспоминать. От этих воспоминаний
искажается лицо, кулак сжимается и бешено бьет по столу... Вот теперь удар
заглушил песню часов, и одно мгновенье я не слышу ее, но только одно
мгновенье, после которого снова раздается дерзко, назойливо и упрямо:
"Помни, помни, помни..."
- О да, я помню. Мне не нужно напоминать. Вся жизнь - вот она, как на
ладони. Есть чем полюбоваться!
Он крикнул это вслух надорванным голосом; ему сжимало горло. Он думал,
что видел всю свою жизнь; он вспомнил ряд безобразных и мрачных картин,
Стр.1