О, Анстей НОВЫЙ ПАСТЕРНАК И ветер, жалуясь и плача, Раскачивает лес и дачу. <...> Не каждую сосну отдельно, А полностью все дерева Со всею далью беспредельной*). <...> (Из новых стихов Пастернака, вошедших в роман «Доктор Живаго») <...> Наш привычный Пастернак, тот Пастернак, с которым мы росли, сжились, томики которого всюду с собой таскали? <...> Пастернак, ради которого мы, чуть со школьной скамьи, привыкали к трудному делу расшифровки, разбирания и раскапывания сваленных в кучу головоломных образов? <...> Этот наш давний знакомец Пастернак именно увидал бы и показал нам, как ветер раскачивает «каждую сосну отдельно», строго следуя своему выработанному кредо о том, что «. . жизнь как тишина Осенняя — подробна», и не изменяя своему культу «всесильного бога деталей», — культу, подмеченному уже Иваном Елагиным в его работе о Пастернаке. <...> Но всё это было прежде; пока мы карабкались с рюкзаком за плечами по перевалам войны и послевоенного времени; пока мы были *) Здесь и дальше курсив мой. <...> АНСТЕЙ оторваны от Пастернака и, вдали от него, продолжали всматриваться в его прежнее привычное нам лицо и вслушиваться в подробный бормоток его старых стихов — вдруг как будто приоткрылось окно, и голос Пастернака внятно сказал нам, отчетливо выговаривая слова, словно втолковывая непонятливым ученикам: «Не каждую сосну отдельно, А полностью все дерева Со всею далью беспредельной». <...> И тотчас же всё повернулось, изменилось, полетело кувырком; безнадежно устарели наши пастернаковедческие исследования, — а новый, совершенно новый голос знакомого с детства поэта звучал дальше, без привычного нам торопливого косноязычья и заикания, а широким как река, как отраженные в реке тучи, дорастающим до ночного блоковского распева — неохватным, необъятным распевом: «Мело, мело по всей земле, Во все пределы . » и распев этот слагался в гениальнейшее 'стихотворение последних десятилетий: «Свеча горела на столе, Свеча горела . » <...> * Не то чтобы от 'прежнего Пастернака <...>